Знаменитые русские о Неаполе. Алексей Кара-Мурза

себе ничего не могу сказать слишком утешительного. Увы! Здоровье мое плохо, и гордые мои замыслы… О, друг! Если бы мне на четыре, пять лет еще здоровья! И неужели не суждено осуществиться тому?.. Много думал я совершить… Еще доныне голова моя полна, а силы, силы… Но Бог милостив. Он, верно, продлит дни мои. Сижу над трудом ‹„Мертвыми душами“›, о котором ты уже знаешь: я писал к тебе о нем; но работа моя вяла, нет той живости… Недуг, для которого я уехал и который было, казалось, облегчился, теперь усилился вновь. Моя геморроидальная болезнь вся обратилась на желудок. Это несносная болезнь. Она мне говорит о себе каждую минуту и мешает мне заниматься. Но я веду свою работу, и она будет кончена, но другие, другие… О, друг, какие существуют великие сюжеты! Пожалей обо мне!.. Мои обстоятельства денежные плохи, и все мои родные терпят то же, но черт побери деньги, если бы здоровье только! Год как-нибудь, может, с помощью твоей… как-нибудь проплетется».

(Письмо М. П. Погодину 20.08.1838.)

      «Зима в Риме прелестна. Я так себя чувствовал хорошо! Теперь мне хуже: лето дурно, душно и холодно. Неаполь не тот, каким я думал найти его. Нет, Рим лучше. Здесь душно, пыльно, нечисто. Рим кажется Париж против Неаполя, кажется щеголем. Итальянцев здесь нельзя узнать; нужно прибегать к палке, – хуже, чем у нас на Руси… Живу я в Кастелламаре, в двух часах от Неаполя. Я здесь начал было пить воды, но оставил воды. Вод здесь страшное множество: один остров Искья весь обпарен минеральными ключами. Скалы прелестны. Время я провожу кое-как: я бы проводил его прекрасно, если бы не мое здоровье».

(Письмо А. С. Данилевскому 20.08.1838.)

      Позднее сама княжна В. Н. Репнина-Волконская в своих, получивших широкую известность, мемуарах о Гоголе вспоминала о том лете:

      «В Кастелламаре у нас было две дачи, потому что у нас было большое общество. Когда брат мой ‹В. Н. Репнин› с семейством уехал, Гоголь оставался на его даче, где находилась одна из наших горничных, очень больная, для которой мать моя наняла сиделку; она же служила и Гоголю. Обедал он на нашей даче; обе принадлежали одному хозяину и разделялись дорогою. Гоголь часто сидел в моей комнате. Туда приходил также молодой архитектор Д. Е. Ефимов, с которым Гоголь постоянно спорил. Гоголь тогда страдал желудком, и мы постоянно слышали, как он описывал свои недуги; мы жили в его желудке».

      В конце лета Гоголь получил письмо из Франции от А. С. Данилевского о том, что тот серьезно заболел, и, заняв деньги, отправился в Париж.

      Последующие приезды Гоголя в Неаполь имели место уже в принципиально иной период его жизни. Известно, что к середине 1840-х годов в мироощущении Гоголя произошел поворот: несколько раз он был близок к смерти (самые известные случаи – в 1840 г. в Вене и в 1845 г. во Франкфурте), жег рукописи, составлял завещание, звал священника, чтобы собороваться… Настроения Гоголя тех лет отражают его письма из Италии близким людям:

      «Сказать правду, для меня давно уже мертво все, что окружает меня здесь, и глаза мои всего чаще смотрят только в Россию, и нет меры