Иллюзион. Квест на превосходство. Ирина Муравская

тут такая библиотека. Когда не спится, я периодически прихожу, полистываю ее. Надеюсь, никто не будет против?

      – Да на здоровье. Наши к ней подходят только в конце года перед экзаменами.

      – Вот и славно. Тебе тоже не спится, как вижу.

      Фокас устало потерла лицо.

      – Есть хочу. А когда я хочу есть, о сне можно забыть. Не хочешь прошвырнуться до кухни? Домовые давно привыкли к ночным прожорам вроде меня и всегда что-то оставляют.

      – Почему бы и не прошвырнуться, – согласился тот, откладывая книгу.

      Спустившись на четыре лестничных пролета вниз и свернув в темный, почти не освещаемый, коридорчик, они оказались возле неприметной двери. Щелкнул выключатель, ослепляя пришедших переливами панелей и отблеском развешенных над потолком кастрюль и сковородок.

      Школьная кухня немногим уступала обеденному залу по габаритам. Тут было столько разделочных столов, плит и холодильников, что кухня напоминала лабиринт. Куда не дернись, напорешься на столешницу.

      Несмотря на современный и можно даже сказать новомодный стиль, в уголке можно было заметить огромную печь типа той, на которой Емеля в свое время гонял по русским просторам. Параллельно ей стоял деревянный столик с задвинутыми стульчиками. На столешнице громоздились полные еды тарелки, кастрюля и графин с холодным чаем.

      – Сосиски в тесте, блеск, – Фокс с восторгом оседлала один из стульев спинкой вперед. – Пирожки… эти, наверное, с капустой, а эти с яйцом. Котлеты, а это… – она сунула нос в кастрюлю. – Борщик, благослови домовых.

      Генри осторожно присел напротив и следующие несколько минут молча наблюдал как по виду невероятно хрупкая девушка в несколько минут запрокинула в себя две тарелки с холодным русским грозным borshom, заедая его такими же холодными котлетами.

      Но и этого было недостаточно. В ход пошли пирожки и сосиски. Казалось, она их не жевала. Просто глотала и запивала чаем. Англичан последние дни не раз наблюдал за ней вовремя обедов, так что скорость и количество еды его почти не удивляли. Не сдержавшись, он вдруг рассмеялся.

      Регина обижено вскинула брови.

      – Ч-го рж-ш? – попытка выговорить предложение более четко не увенчалась успехом. Рот был занят.

      – Ты смешная, – покачал головой он.

      – Ага, оборжаться можно, – хмуро прожевав, буркнула та. – Я что, виновата, что дурацкая метаморфия требует немереное количество углеводов и жиров?

      – Тебе не нравится твой дар?

      – Нет, почему. Я его люблю, но постоянный голод иногда убивает.

      – Он ведь врожденный, верно? А кто… если не секрет?

      – Папино наследство. Мама чистый стихийник. Старшая сестра в неё, а вот на мне судьба отыгралась. Изрядно помучив, наградила и тем, и тем. Это не редкость, но…

      – Ты не рада?

      – Да нет, рада. Просто теперь от меня все ждут чего-то ахового, а я… Ну в общем, не знаю, чего хочу.

      Генри