Дорога в никуда. Виктор Елисеевич Дьяков

голод. Кроме побывавшего на фронте Прохора, старший Василий и младший брат Федор, никогда не ездили дальше Усть-Каменогорска и настолько привыкли за свою жизнь к обилию продуктов, что просто не могли поверить в иное существование. Даже Прохор, знавший, что такое скудные солдатские харчи, не до конца верил в то, что говорил Бахметьев. А тот тем временем осторожно перевел разговор на коммунаров.

      – Не нратся мне как у их, – сразу и безапелляционно заявил Прохор, унаследовавший от отца прежде всего его длиннорукость.

      – А что так? – заинтересовался «мнением со стороны» Бахметьев.

      – Сначала вроде посмотришь, весело, дружно живут, а присмотришься… Я на войне последнее время на Румынском фронте был, так вот, у них там в комунии этой как в армии, по команде с постели встают, по команде работают, по команде жрать садятся, спать ложатся. Наверное, и баб пользуют когда в рельсу ударят, все разом. Не, не нратся мне такая комуния. Это наш батя в солдатах по команде двадцать пять годов жил, а мне и трёх годов хватило, у меня такая жисть вот она где, – Прохор ребром ладони чиркнул себе по горлу.

      – Зато справедливость, все поровну, никаких хозяев, атаманов, – осторожно встрял в разговор доселе молчавший мужик-возница.

      – Да какая там справедливость, – отмахнулся уже Василий. – И у них все по-разному работу ломят. А председатель их тот же атаман, командует, а сам не сеет, не пашет, и косы в руки не возьмет.

      – Ну, кто-то же должен командовать, – в свою очередь возразил Бахметьев.

      – Должен… Да только простому работному человеку всё одно, кто над ним командует председатель ли, атаман ли, иль ещё какой барин-начальник, – твёрдо стоял на своём Прохор. – Я вот у свекра в Васильевке гостил, их деревня недалеко там верстах в десяти от той комунии, они их часто видют. Говорят, и живет этот председатель не как все они. Он бабу свою докторшей поставил, она в лазарете сидит цельными днями, а остальных баб и девок наравне с мужиками в поле, на огород, траву, молочай с осотом полоть гоняет. А докторша-то она совсем плохая. К ей васильевские бабы с хворями своими и с детьми ходили. Так она и лечить-то почтишто не умеет, и роды принимать не берётси. Только и может перевязать, да нашатыря дать – все ее лечение. И ещё говорили, что многие коммунары на председателя свово обижались, за то что и робят своих ото всех отделяет. Когда в станицу ездит в лавку, провизию для всех покупать, так не только пшено или соль, а втихаря конфеты с пряниками и всё только для своих, других никогда не побалует. А председательша втихаря робят своих и обучает грамоте, а остальные как хотят, пусть неуками растут, а ведь могла бы и всех собрать да обучать. Она, говорили, хоть и простого рабочего дочка, но шибко грамотная, в Питере в гимназиях обучалась…

      Много совершенно неожиданных сведений о коммуне узнал Бахметьев из этого разговора, пока тускнея догорал за дальними горами закат. Услышанное органично дополняло его собственные наблюдения. Ближе к полуночи, когда собеседники