В переводе с птичьего (сборник). Лада Миллер

>До нашей эры деревья шагали врозь,

      Это сейчас у каждого в сердце гвоздь.

      Вот и сиди прикидывай, что больней.

      Сколько бы ни было осени – все о ней.

      Сколько бы ни было истины – вся в вине.

      Вечер рисует тыквенного Моне.

      Пробкой размахивая, кланяется бутыль.

      Смотришь на дно, уговариваешь – остынь.

      До нашей эры и после – не та, не тот.

      Что же внутри колоколет, глаголет, бьет?

      Это прощается дерево – день за днем –

      С вырвавшимся гвоздем.

      Предрассветное

      Плач малиновки нежен и тонок,

      Рассыпает по зернышку грусть.

      Так, наверное, плачет ребенок,

      Потерявший душистую грудь.

      В тихом голосе привкус потери,

      Безнадежные «вдруг» и «вот-вот»,

      Колокольчик над запертой дверью,

      Женский голос. Улыбчивый рот.

      Под ладонью притихшего сада

      От былого ни слез, ни следа,

      И такая на сердце отрада,

      Что становится ясно – беда.

      Все, что мило, – навылет и мимо,

      Так вбивай же малиновый клин

      В неслучившихся, неповторимых,

      Предрассветных, любимых, един…

      О начале

      Оставшись, я уже не убегу.

      Мы будем жить с тобой на берегу,

      Делить еду и легкую работу,

      Перебирать задумчиво песок,

      Рожать детей, креститься на восток

      И соблюдать, как водится, субботу.

      В кувшине глина. В облаке вода.

      Рука в руке… Прощать и обладать,

      Чтоб не терять необходимый трепет, –

      Не в этом ли святая благодать?

      (Когда в саду распустится беда,

      Заголосим, но губы не разлепим.)

      Я не о том, любимый, не о том.

      (Уносит море тело, память, дом,

      Знакомые до обморока лица.)

      Я о начале. Все-таки уйду.

      Остаться – это значит на беду,

      Как и на счастье, взять и согласиться.

      Вот и хватит

      Если сильно захочешь – спасу.

      Нам бы домик в июльском лесу,

      Чтобы солнце и нежная хвоя –

      Послевкусием долгого «дво-е».

      Чтобы в доме трава и кровать.

      Мы с тобой – такова благодать –

      Состоим из улыбок и клавиш,

      И уже ничего не исправишь.

      А за домом – слова и листва.

      Мы сидим к голове голова,

      Тридевятый закат провожая,

      И собака породы «большая»

      Засыпает от счастья у ног.

      Вот и хватит. Четырнадцать строк.

      Останемся дома

      Ты смешивай краски. Я выношу деток.

      Немного тепла и обглоданных веток –

      И вот уже небо набухло, провисло

      Над прикусом страсти и поиском смысла.

      Ликующий свет ли, рисующий бес ли…

      Тебя разрывают на «может» и «если»

      Не знавшие птиц перелетные пули,

      И кисть проникает в заснеженный улей,

      Где каждая складка свежа и знакома,

      Где голоду – голос: «Останемся дома»,

      Где губы вникают в январскую мякоть.

      Подумаешь: «Счастье»,

      И хочется плакать.

      Прогулки

      Прогулки с лыжами и без,

      Потерянные рукавицы.

      Лес вырастает из небес,

      Поскрипывает и искрится.

      На все непрожитые дни –

      Одни. Ни облака, ни тени.

      Слегка притоптывают пни

      От холода и нетерпенья.

      Край мира выбелен, умыт

      И так непоправимо ясен,

      Здесь каждый любящий – пиит,

      Чей голос чист и не напрасен.

      И вот, пока слова звенят,

      Как потревоженные ели,

      Ты, раскрасневшись от огня

      Сердечного, идешь ко мне и…

      Алое на сером

      Туман. Изюминки ворон.

      Над колокольней вышит крестик.

      В таком забытом богом месте,

      Где тишь да хмарь со всех сторон,

      Острее