Пятый легион Жаворонка. Юлия Чернова

веселился, не было никакой возможности, все лица выражали почтительность пополам с благоговением.

      – Думаешь, прежде, проводя время в уединении, император плохо заботился о своем народе? – сухо осведомился Катулл Мессалин.

      Фуск глянул в пустые глаза слепца.

      – Кто мог вообразить такое? Не тот ли, кто сам таит подобные мысли?

      Мессалин в замешательстве переложил трость из руки в руку. Регул усмехнулся. Юния, златоволосая красавица (злые языки шептались, что косы ее накладные), послала префекту призывный взгляд, оставшийся без ответа. Тогда, обнажив в улыбке мелкие зубки, она сказала громким шепотом, обращаясь к Бебию Массе.

      – На днях я встретила Винию Руфину… Можешь представить, она была в некрашеной тунике и стоптанных туфлях… Я приняла ее за рабыню.

      – Прошли те времена, когда отец ее хозяйничал на Палатине, – ответил Масса.

      – Правда, на шее она до сих пор носит полмиллиона сестерциев, подаренных некогда Тигеллином. Говорят, не расстается с этим ожерельем, – Юния метнула взгляд на Фуска, изо всех сил старавшегося ничего не слышать. – Рассказывают, Тигеллин на пиру снял ожерелье со своей наложницы и надел Винии.

      – Дочери консула, – подхватил Бебий Масса, – до чего мы дожили!

      – Ну, отец ее был консулом всего-то пятнадцать дней.

      – И ограбил Рим, как никому не снилось, – мечтательно заключил Бебий Масса.

      Юния вновь бросила взгляд на деревянную спину префекта.

      – Вероятно, император встревожен какими-то слухами? – негромко уронил Вибий Крисп.

      – Что? – переспросил Фуск. – Не знаю, Квинт. Солдату подобает выполнять приказ, а не задавать вопросы.

      Тон его был слишком резок. Юния улыбнулась.

      – Актеры в этом году дают представление за представлением, – рассеянно заметил Вибий Крисп. – Не только в театрах, но и в частных домах.

      – Парис имеет необыкновенный успех, – поддержал Регул. – Говорят, Виния Руфина охотно приглашает его.

      Худое, скуластое лицо префекта стало злым.

      – Божественная Августа приглашает его еще чаще, – ответил он. – Что с того?

      Регул замешкался с ответом. Открыто обвинить Августу никто бы не решился.

      – Или ты видишь в этом что-то дурное? – допытывался Фуск. – Возможно, ты вздумал судить поступки Августы? А то и самого Цезаря? Это пахнет законом об оскорблении величества.

      Крисп и Мессалин одновременно отодвинулись от Регула. Юния, увенчанная косами германских рабынь, была уже на другом конце двора.

      – Я упомянул о Винии Руфине, – возвысил голос Регул, став еще бледнее, – и только.

      – Позволь. Ты говорил об актере Парисе и зрителях, у которых он имеет успех.

      – Я не знал, что божественная Августа им восхищается.

      – Теперь знаешь. Поспешишь объявить себя другом Париса?

      Регул окончательно запутался, принужденный выбирать между гневом Августы и Цезаря.

      – Так что же? Не выкажешь дружбы Парису? Или мнение Августы для