Демянские хроники. Алексей Шерстобитов

висит, прослезился, поцеловал и отдал со словами:

      – Давно я такой чести ни для кого не видел. Запомни инок: возгордишься – погибнешь! И такая честь к большим испытаниям, за всех нас молись. Раз в месяц приезжай причаститься. От тебя, кроме молитв ничего не требуется. А вот сухариками мы тебя будем снабжать. Ну, с Богом, Воин Христов – сколько бесов супротив тебя ни встало, Господь со всеми поможет справиться! Аминь!…

      Вот тут я, брат мой, Иона, и перепугался, потому как воевать, после пострига в монахи вовсе не собирался. Думал, закроют меня от всего страшного стены монастырские, от того и монастырь выбрал на полуострове. Ан нет! Страшновато стало, когда пришел в это место, вот прямо тут, где избушка наша то стоит, на колени встал и всю ночь промолился. Чего только не видел, кого только не слышал. Как первый лучик коснулся глазаа, так еле-еле с колен встал и поплелся в сторону берега. А и забыл куда идти то, со страху забрел в такие дебри, и страху же натерпелся…, и вот тут то вспомнил, что Господь всегда рядом.

      Солнце стояло в зените, ни ветерка, ни облачка, но жары не чувствовал. Перекрестил четыре стороны света. Прочитал молитовку и постарался сообразить в какую сторону идти нужно, что бы вернуться на указанное место. И вот тут-то чудо меня окружило!

      Неожиданно услышал я легкий шумок плещущейся водицы. Что бы знал мое тогдашнее состояние, скажу тебе, что кроме как о русалке мыслей больше не появилось. Но откель здесь этой бестии хвостатой взяться, если и лужицы малой нету. Только так подумал, как сапог мой на какой-то глине поскользнулся и я в воду плюхнулся.

      Погрузился с головой, лежу себе и мыслю: «Тело то должно само по себе подняться или вниз тонуть, а я как шлепнулся, так и застыл». Страсть меня объяла, весь я оцепенел, вода сквозь одежду постепенно проступает, к коже пробирается, холодком колет, аж озноб берет. Лежу, не шелохнусь, думал все, пришел Евменьюшка последний твой вздох, а ты и о Боге то забыл – молись грешник! Тут я молитовку то Иисусову прочитал и понял, что дышать нечем – не вышел, стало быть, из меня Садко, а раз так, значит утону, пропаду никчемный, не оправдаю надежд игумена, а значит прямая мне дорога в ад.

      – И что, отче, неужто так и сгинул?… – Евмений посмотрел на Иова, улыбнулся, обнял его, погладил по голове и поцеловав в лоб, продолжил:

      – Конечно сгинул…, и сейчас воскресший с тобой говорю…

      – Как Христос?

      – Христос – есть Господь и Спаситель наш, а я Иоша, как был никчемным, так и остался…, и конечно, не сгинул я никуда, потому как Господь на энто пойти никак не мог… Может быть, вот, что б тебе, душевного и сердечного человека – саму чистоту совестливую и доверчивую увидеть…

      – Как же так, ты дышать не мог, никак без этого научился?

      – Нет, сын мой не научился, зато перепугался так, что вскочил и помчался что есть дури в сторону леска, недалече стоявшего. Бегу вот и думаю: «Как же я из моря-океана смог так вот вскочить, и если вскочив, очень