Усталые мужчины. Геннадий Дмитриевич Сердитов

машин карамель.

      Ты уходишь за спины, за шляпы

      бриллиантом в безликом зерне.

      Я стою. Я остался. Хотя бы

      помаши на прощание мне…

      Светофора зелёные цифры —

      будто пульса обратный отсчёт.

      Пиццикато асфальтовой цитры…

      Древних майя закончились циклы,

      чей черёд совершить переход?

      В кафе

      Побудь немного женщиной

      До девочки уменьшенной,

      До солнца увеличенной,

      От суеты отвинченной.

      Побудь собой – красивою,

      Раскованно счастливою,

      Ни радостью вчерашнею,

      Ни утварью домашнею,

      Ни чьей-то болью-трещиной…

      Побудь любимой женщиной!

      EV’e

      На бедре византийского воска

      Солнце прыгает в капельках-блёстках,

      Нагота ослепляющей формы,

      Взгляд призывный?

      Покорный?

      Притворный?

      Счастье в чёрной полоске-бороздке?

      На тростинке качнулась стрекозка…

      Без запрета и без ответа

      Лета вспышка внезапная эта.

      Ни викторий, ни сдачи на милость,

      Было в плюс, переставлю на минус

      Наваждение матовой кожи,

      Жар берёзовый банного ложа,

      Губ обманных малиновый привкус —

      Отмолюсь,

      Оттолкнусь,

      Отодвинусь.

      Помолчу, покурив на причале,

      В невозвратные дали отчалю.

      Льдинка

      Потревожу сон сороки —

      У колодца льдинкой хрустну,

      И всего-то той мороки,

      Что с утра немного грустно.

      Топорами застучали —

      Это сторож баню рубит,

      И всего-то той печали,

      Что любимая не любит.

      У ворот соседских брусья

      Так опрятны, так пахучи,

      Всё никак не соберусь я

      Стать богаче да покруче.

      Всё никак не соберусь я

      Стать красивым и известным,

      Пролопочут что-то гуси,

      Пролетая клином тесным.

      Приготовлю дров охапку,

      Настрогаю впрок лучины,

      Отыщу в чулане шапку

      Да тулупчик из овчины.

      Выйду в поле освежиться,

      Разгуляться, разогнуться,

      Зайцу свистнуть, обнажиться,

      В чёрный омут окунуться!

      Первым снегом растереться,

      Смяв зелёную травинку,

      Растопить в печурке сердца

      Грусти маленькую льдинку!

      Серебряный конь

      Степь. Весна. На водопое

      В табуне резвятся двое —

      Конь-вожак и молодица,

      Вороная кобылица.

      У него и масть и грива

      Серебристого отлива,

      На груди как кулаки

      Налитые желваки.

      А она – лозою гибкой,

      Лёгкой таборною скрипкой

      Вожака едва коснётся,

      Вновь отпрянет и смеётся,

      То галоп вокруг танцует,

      Дразнит, ластится, волнует,

      А цыганские глаза —

      Жеребцам степным гроза.

      Он сказал: «Умчимся в дали!

      Так, чтоб ветры не догнали,

      В тот лазоревый простор,

      Где синеют цепи гор,

      Где шелка травы немятой,

      Где разлив цветов и мяты,

      Как на той цыганской шали…»

      Он позвал: «Умчимся в дали!»

      – Нет, – она ему сказала, —

      Не могу, я так устала…

      Мой хозяин, мой наездник,

      Он меня совсем заездил,

      То всю ночь на мне проскачет,

      То относится как к кляче —

      Запрягая в тяжкий воз,

      Поутру ведёт в обоз…

      Не могу, я так устала, —

      Так она ему сказала.

      И легко боднув под брюхо,

      Горячо шепнула в ухо:

      – Здесь, к тому же, удальцы

      Молодые жеребцы!

      Крупом царственно вильнула,

      Стройной ножкою лягнула

      В