А зори здесь тихие… (сборник). Борис Васильев

хороводы приземистых елок.

      Здесь старшина задержался: биноклем кустарник обшарил, послушал, а потом, привстав, долго нюхал слабый ветерок, что сползал по откосу к озерной глади. Рита, не шевелясь, покорно лежала рядом, с досадой чувствуя, как медленно намокает во мху одежда.

      – Чуешь? – тихо спросил Васков и посмеялся будто про себя. – Подвела немца культура: кофею захотел.

      – Почему так думаете?

      – Дымком тянет, значит, завтракать уселись. Только все ли шестнадцать?..

      Подумав, он аккуратно прислонил к сосенке винтовку, подтянул ремень – туже некуда, присел.

      – Подсчитать их придется, Маргарита, не отбился ли кто. Слушай вот что. Ежели стрельба поднимется – немедля, в ту же секунду, уходи. Забирай девчат и уходи, и топайте прямиком на восток аж до канала. Там насчет немца доложишь, хотя, мыслю я, знать они об этом уже будут, потому как Лизавета Бричкина вот-вот должна до разъезда добежать. Все поняла?

      – Нет, – сказала Рита. – А вы?

      – Ты это, Осянина, брось, – строго заметил старшина. – Мы тут не по грибы-ягоды ходим. Уж если обнаружат меня, стало быть, живым не выпустят, в том не сомневайся. И потому сразу же уходи. Ясен приказ?

      Рита нахмуренно молчала.

      – Что отвечать должна, Осянина?

      – Ясен – должна отвечать.

      Старшина усмехнулся и, пригнувшись, побежал к ближайшему валуну.

      Рита все время смотрела ему вслед, но так и не заметила, когда же он исчез: словно растворился вдруг среди серых замшелых валунов. Юбка и рукава гимнастерки промокли насквозь; она полежала еще немного, а потом отползла назад и села на камень, настороженно вслушиваясь в мирный шум леса.

      Ждала она почти спокойно, твердо веря, что ничего не может случиться. Все ее воспитание было направлено к тому, чтобы ждать только счастливых концов: сомнение в удаче для ее поколения равнялось почти предательству. Ей случалось, конечно, ощущать и страх и неуверенность, но внутреннее убеждение в благополучном исходе было всегда сильнее реальных обстоятельств.

      Но как Рита ни прислушивалась, как ни ожидала, Федот Евграфыч появился неожиданно и беззвучно: чуть дрогнули сосновые лапы. Молча взял винтовку, кивнул ей, нырнул в чащу. Остановился уже в скалах.

      – Плохой ты боец, товарищ Осянина. Никудышный боец.

      Говорил он не зло, а озабоченно, и Рита улыбнулась:

      – Почему же?

      – Растопырилась на пеньке, что семейная тетерка. А приказано было лежать.

      – Мокро там очень, Федот Евграфыч.

      – Мокро… – недовольно повторил старшина. – Твое счастье, что кофей они пьют, а то бы враз концы навели.

      – Значит, угадали вы?

      – Я не ворожея, Осянина. Десяток человек пищу принимают – видал их. Двое в секрете справа: остальные, надо полагать, службу с других концов несут. Устроились вроде надолго: носки у костра сушат. Так что самое время нам расположение менять. Я тут по камням полазаю, огляжусь, а ты, Маргарита, дуй за бойцами. И скрытно – сюда. И чтоб смеху – ни-ни!

      – Я