Старый год. Кир Булычев

Она сама не знает, чего ей хочется. Не забудь, что ты у нее – только замена счастья и безопасности. А ведь она – оторванный листок, и, если отыщется другой сук, к которому можно приклеиться, она тебя бросит.

      – Я ей не навязываюсь. – Егор был покороблен этими словами Кюхельбекера. И еще декабрист, борец за свободу! Не может понять, что ребенка надо оберегать.

      – Только не говорите мне, – поморщился старик, – что Люси нежное создание и ее нужно оберегать. Она самая обычная маленькая женщина и вскоре с наслаждением будет тиранить мужчин.

      – Ей только двенадцать лет!

      – Жены фараонов и турецких султанов в двенадцать лет хозяйничали при дворе.

      – Пускай она сама скажет, – возразил Егор.

      – Эй, Егор! – крикнул император. – У тебя найдется после обеда полчасика поговорить со старым царем?

      Егор бросил взгляд на Кюхельбекера. Тот кивнул.

      – Разумеется, – сказал Егор. – Разумеется, ваше величество.

      Тут поднялся Дантес и произнес тост за здоровье императора.

      – Вы были раньше знакомы? Там? – неожиданно для себя спросил Егор у Кюхельбекера.

      – Нет, я был арестован до того, как этот мерзавец появился в Петербурге. Я бы грудью заслонил Александра. Сашу Пушкина. Я звал его Сашей. Он меня – Кюхлей.

      – Чудо, – сказал Егор, – что я с вами за одним столом сижу.

      – К сожалению – трезвая реальность. С сумасшедшим тираном, бесправными низами и безнадежно слабой интеллигенцией.

      – Но надо что-то делать!

      – Вот именно! Я тут нашел несколько любопытных людей. Но не уверен, не являются ли они самозванцами. Один называет себя Кантемиром. Есть у нас граф Аракчеев. Вон там сидит.

      Граф Аракчеев оказался высоким сухим джентльменом в милицейском мундире, увешанном множеством ветеранских значков.

      – А Чапаева у вас нет? – спросил Егор.

      – Ах, молодой человек, – сказал Кюхельбекер. – Вы еще не вжились в наш мир. У нас свои законы, свои обычаи, свои развлечения. Борьба с тиранами входит в их число. Есть Чапаев. Но сюда он не придет. Он с ветеранами.

      Врет, вдруг понял Егор. Неизвестно как, но понял наверняка. И про Кюхельбекера врет, и про заговор, и, конечно же, про графа Аракчеева. Зачем только – непонятно.

      – Может, вам было бы лучше вернуться? – спросил Егор. – Вернуться домой?

      Старик засмеялся, и в смехе было слышно, какой он старый.

      – Вряд ли кто-нибудь здесь захочет расстаться с бессмертием.

      – С таким вот бессмертием?

      Они встали, потому что кто-то сказал еще один тост и надо было подняться, чтобы чокнуться бокалами с водой.

      – Я готова убить эту девчонку! – прошипела сидевшая напротив женщина в бархатном платье, которое было ей очень велико, и потому женщина казалась сбежавшей из шкафа вешалкой. Тем более что лицо у нее было размытое, с мелкими чертами, которые невозможно запомнить.

      – Потерпи, – ответил граф Аракчеев, – и не надо шуметь. Здесь всюду уши.

      – Пища – редкость, – объяснил Кюхельбекер. – Получение пищи – мощный стимул к заговорам.