Боевая машина любви. Александр Зорич

путешествии в «северный» Варан, вырядились с расчетом на местную дождливо-слякотную зиму.

      Странная это была пара, и даже нелюбопытный Эгин остановился, чтобы полюбоваться ею.

      Среднего роста мужчина, в ярко-алом кафтане с золотым шитьем. Мужчина гордо нес свой живот, похлопывая по руке чем-то, напоминающим сложенный змееживой бич. Его спутницей была высокая женщина, чьи глаза лучились уверенностью и природной силой.

      Женщина скользнула по Эгину невидящим взглядом – чувствовалось, что не замечать глазеющих на нее мужчин вошло у нее в привычку.

      Вопреки своему величественному виду пара темпераментно переругивалась, да так негалантно и громко, что было слышно на всю улицу.

      Переругивались они в столь высоком темпе, что Эгин разобрал одно-единственное слово, которое на харренском значило «полудурок, не понимающий на каком свете он находится». Кажется, так женщина называла мужчину.

      «Значит, скорее всего северяне», – заключил Эгин.

      – Здесь заведение высокого класса, – холодно начал приказчик, пытаясь на глаз определить, водятся ли у Эгина деньги. – У нас останавливаются даже иностранные бароны.

      – Неужели? – с сомнением осведомился Эгин.

      Не то чтобы заведение казалось ему недостойным. Но бароны… Нет, бароны-северяне останавливаются в дипломатической гостинице – это Эгин знал совершенно точно. Как и то, что в дипломатической гостинице все, включая поварят, являются друзьями (читай: стукачами) Свода.

      – Клянусь здоровьем жены. Настоящие бароны! Вон они, кстати, только что из дверей вышли… Видели?

      – Ну… если это были те самые бароны… – улыбнулся Эгин.

      «Можно подумать, здесь могли быть еще какие-то другие!»

      После созерцания загадочных северян и хвастовства приказчика Эгин совсем не удивился, когда за крохотную каморку с него было спрошено как за восьмикомнатные апартаменты с вызолоченными ночными горшками. Все-таки иностранные бароны обязывают!

      Эгин скрепя сердце согласился. Уж очень не хотелось ночевать на улице.

      Матросы ни за что не соглашались отпускать Эгина на поиски «богатого столичного гиазира» в одиночестве.

      Пришлось оставить им в качестве залога свой меч вместе с ножнами из акульей кожи.

      Ни один благородный гиазир не продаст, не заложит и не бросит свой клинок. Это матросы знали так же хорошо, как то, что Вараном правит Сиятельная Княгиня, а не, допустим, конь в камзоле.

      Эгину не нравилась эта идея. Но идти к Альсиму в таком блестящем обществе ему не нравилось еще больше.

      «Что ж, придется гулять по разоренному Пиннарину без оружия», – вздохнул Эгин, ловя на себе совершенно сумасшедшие взгляды совершенно сумасшедших людей, слоняющихся по Красному и Желтому Кольцу.

      Кое-кто громко звал своих пропавших без вести близких, кто-то попрошайничал или пытался обменять личные вещи на еду.

      Благородные гиазиры и низкородные бродяги смешались в одно безумное уличное варево, которое мутными потоками растекалось