В твоем доме кто-то есть. Стефани Перкинс

выехал на улицу и взглянул на нее.

      – Правда?

      – Воодушевляет. Фак всем гендерным стереотипам.

      Он снова бросил на нее взгляд, проверяя, смеется она над ним или нет. Она не смеялась. Макани не была уверена до этого момента, но розовый цвет действительно выглядел бунтарским и сексуальным.

      Олли постарался сделать вид, что в этом нет ничего особенного.

      – Я не первый парень-гетеросексуал, сделавший такое.

      – Но, бьюсь об заклад, ты первый из парней любой ориентации, кто проделал подобное в Осборне. – Кажется, ему это польстило, так что Макани продолжила. – На то есть какая-то определенная причина?

      – Это просто нужно было сделать. А Крис устроил мне головомойку.

      Она сморщила нос:

      – Отстой. Мне жаль.

      – Не надо. – Олли коснулся волос на затылке, и дьявольская улыбка расплылась на его непроницаемом лице. – Теперь я рад, что это сделал.

      Макани рассмеялась, откинув голову назад.

      – Вот, – в голосе Олли звучала непоколебимая уверенность. – Вот по чему можно догадаться.

      – Догадаться о чем? – спросила она, развеселившись.

      – Что ты не отсюда.

      Сердце Макани тяжело билось, пока она ждала продолжения этой фразы.

      – Никто, выросший в этом городе, не смеется так, как ты.

      Макани, задержав дыхание, удивленно фыркнула.

      – Ну, есть же границы.

      – Я серьезно. Ты выделяешься среди всех.

      – Я выделяюсь, потому что не белая. – Она указала на улицу. – Вот сюда.

      Олли притормозил и повернул на Ореховую улицу, а потом пожал плечами:

      – И этим тоже.

      Он не стал этого отрицать, но и не задал обычно следовавший за этим утверждением вопрос: «Каково это?». Только Дэрби, который на собственной шкуре почувствовал, что значит быть не как все, успешно избегал этой скользкой темы. Вопросы о ее этнической принадлежности так же звучали грубо и нарушали личное пространство, как и вопросы о его гениталиях или сексуальных предпочтениях. Таким делятся только по собственному желанию.

      Но люди спрашивали все время. На Гавайях, где население было многонациональным, это случалось реже, но все равно случалось. Макани ненавидела подобных умников, когда они пытались отнести ее к какой-то народности по светло-коричневому оттенку кожи или волосам, напоминавшим нечто среднее между локонами после химической завивки и тугими африканскими кудряшками.

      Чаще всего Макани слышала вопросы: «Откуда ты?», «Каково твое происхождение?», «Откуда твои родители?».

      Иногда она спрашивала, какая им разница. Иногда врала, чтобы вызвать замешательство или раздражение. Но чаще говорила правду:

      – Я наполовину афроамериканка, наполовину из коренного гавайского населения. Не как сорок четвертый президент, – приходилось добавлять Макани, чувствуя желание незнакомцев уточнить. Обама только родился на Гавайях. Его мама была белой девушкой из Канзаса.

      Олли постучал указательным пальцем по рулю.

      – Где твой