Ссудный день. Чак Паланик

с презрением глядел в камеру исподлобья, зрачки наполовину скрылись под надбровными дугами. Теперь это были глубоко посаженные глаза пещерного человека, грозно взирающие из темных провалов глазниц.

      Пусть конкуренты в очереди заодно и поучатся, им полезно. В свое время Пайпер играл короля Лира. Он играл Моисея.

      – В наши дни лидеры привыкли лебезить и пресмыкаться ради обретения власти, не сражаться за нее.

      Пайпер сделал паузу, чтобы слушатели прониклись смыслом его слов.

      – С начала Промышленной Революции…

      Какой неудачный переход. Грамотный спичрайтер сделал бы более гладкую подводку, но знающий свое дело актер умеет вытянуть текстовые огрехи. В данном случае достаточно лишь повторить открывающую фразу.

      – С начала Промышленной Революции глобальные силы ведут стандартизацию человечества.

      Даже не прерывая зрительного контакта с камерой, он почувствовал, что получилось удачно. Кастинг-директор закивал и черкнул что-то в распечатке сценария. Продюсер и сценарист переглянулись и приподняли брови. Все слушали не дыша, никто не подергивал ступней в нетерпении, никто не барабанил пальцами по столу. Даже кастинг-директор перестал жевать пончик.

      – От рождения мы с вами жили под тиранией стандартизованных часовых поясов, мер длины и температуры, норм этикета и одобряемого поведения…

      Многоточия в тексте не было, Пайпер добавил его от себя – чтобы усилить эффект от следующей фразы.

      – … и эти универсальные нормы украли у нас жизнь.

      Тут Пайпер улыбнулся, обозначая начало новой смысловой части. Он следил за тайм-кодом на экране камеры. Текст полагалось произнести за четыре минуты, и Пайпер был намерен уложиться в заявленное время с точностью до секунды.

      – Сегодня героизм наших соратников освободил нас от давней тирании общепринятых норм.

      Каждое слово он произносил веско, растягивал, смаковал, добиваясь эффекта рузвельтовских «бесед у камина».

      – Отныне эти герои, что проявили себя достойнейшими, и будут править народом!

      Пайпер добавил в тон снисхождения, капельку надменности оратора в Гайд-парке, пренебрежения к мелким страхам, которые может испытывать аудитория. Теперь следовало возвысить голос и закрепить эффект помпезностью Джона Кеннеди.

      – Наши новые лидеры – это воины, освободившие нацию! Они поведут нас и наших потомков в свободное будущее!

      Слова не имели никакого смысла, но в смысле и не было необходимости. Требовалось лишь вызвать у слушателей эмоциональный подъем.

      – В этот великий день…

      Голос Пайпера звучал так, словно исторгался из гранитных уст горы Рашмор. Как Геттисбергская речь, отголоскам которой суждено было застыть в веках.

      – В этот великий день мы отвергаем тупое уравнивание, навязываемое глобальными стандартами. Мы посвящаем жизнь… – Пайпер сделал паузу, словно бы от переполняющих его эмоций, – … восстановлению своего суверенитета и идентичности!

      Хороший