Худой Мир. Алексей Иванович Гришин

ворона сидит на пеньке, – Лиза указала пальцем, – Она точно не сумеет?

      Ворона действительно сидела на пне, смотря черными глазками куда-то в сторону, и что-то с ней было не так. Нет, зеленому силуэту Марина даже не удивилась, равно как и поблескивающему металлу на крыльях. Птица не двигалась. Не моргала, не поворачивала голову, не переминалась с лапы на лапу. Словно окаменела.

      – Лиза, красных точек или чего-то необычного вокруг не наблюдаешь?

      Лиза медленно оглянулась, задействовав «Юного натуралиста», и помотала головой.

      – Нет ничего. А что, ты что-то заметила?

      – Может быть. Давай так. Играем в разведчиков. Ты забираешься воон в те елки и сидишь тихо-тихо, пишешь маме письмо. А я иду в разведку.

      – Я хочу в разведку!

      – Тише. Пойдешь в следующий раз, обещаю. А сейчас у тебя спец задание. Марш в елки!

      – Есть «марш в елки!», – Лиза отдала честь и скрылась в зарослях.

      Марина осторожно подошла к вороне и присела на корточки рядом.

      – Ну здравствуй, союзная птица.

      Она протянула руку и коснулась перьев. Мягкие. Кожа под ними теплая. Колотится маленькое птичье сердечко. И больше ничего, никакого движения.

      «Что это, просто сбой микромашин? Или оружие? Тебя ли мы видели полчаса назад, или другую твою товарку?»

      * * *

      – Я считаю так, – продолжал доктор, закуривая, – «мне приказали, я лишь выполнял» – это все оправдания. Если солдату прикажут вырезать аппендицит, сыграть симфонию Шостаковича или добыть снега летом, он откажется. Скажет, что не может. Однако нажать на курок и лишить жизни другого человека он может. Это кажется ему простым. Это дает власть.

      * * *

      Марина решила идти ровно пятнадцать минут, и на исходе намеченного времени вышла к развилку – две дорожки уходили, петляя, на восток, во владения несчастного снайпера.

      «Похоже, никого», – решила Марина и повернула назад, – «надеюсь, Лизка никуда не ушла».

      И как раз в тот момент, когда девушка отошла от перекрестка на несколько шагов, на одной из тропинок показался велосипедист.

      * * *

      Сколько Марина помнила, отец никогда не проявлял к ней какого либо интереса. Просто по вечерам в доме возникал еще один человек, слабо отличавшийся от людей в телевизоре – тем тоже было все равно, что происходит в квартире, и выключались они одновременно. Лишь на некоторые праздники, в которые, как правило, Маринин день рождения не входил, он приходил чуть пораньше, подобревший и пьяненький, и делился впечатлениями. Иногда это были парады, и тогда он говорил «Да, с такой мощью нам ничего не страшно. Живем спокойно, никто нам не угроза и не указ. Что еще человеку надо для нормальной жизни?». Что он понимал под нормальной жизнью, оставалось загадкой. Что мама, что Марина, по его мнению, жили жизнью ненормальной – много гуляли, путешествовали и пели песни.

      Марина рисовала по его рассказам колонны танков и роты солдат. С цветами, радугой, волшебными замками – как она это себе представляла. Он посмеивался, принимая от нее рисунки. Как-то раз Марина нашла их в мусорке и от обиды зареклась