Навеки твой. Юлия Лавряшина

В толстом светлом свитере ручной вязки, изможденный и угрюмый, он был похож сейчас на шведского рыбака, вернувшегося после изнурительного выхода в море. Не спрашивая, что ему понадобилось, я отвернулась и стала собирать сумку. Надо было поторапливаться в школу, но я никак не могла найти книгу по кинологии, обещанную одной девочке, и это выводило меня из себя. К тому же за спиной безмолвно торчал Глеб, наблюдая за мной своим странным, затуманенным взглядом.

      – И долго ты собираешься глазеть на меня?

      В скользнувшей по его губам усмешке было что-то от волчьего оскала.

      – Ты смущаешься, когда на тебя смотрят?

      – Что тебе надо?

      – Мне? – Глеб с безразличным видом развел руками. – Абсолютно ничего. Мне-то казалось, это я тебе понадобился. Но если вышла ошибка, я хоть сейчас могу уехать. Если Лэрис на билет даст. Но она не даст. Она уверена, что ты хочешь спасти свою мать. Никак не хочет поверить, что не так уж и страшно жить без матери… К этому можно привыкнуть. Ко всему, оказывается, можно привыкнуть.

      – Ты говоришь это вполне серьезно?

      – Вполне.

      – Лэрис говорила мне о твоей матери.

      – А-а, – насмешливо протянул Глеб. – Лэрис говорила! Лэрис любит поговорить. Только нельзя все ею сказанное принимать за чистую монету.

      – Но у тебя действительно умерла мама?

      – Не делай виноватого лица. Я уже давно научился обходиться без матери. И она без меня тоже.

      – Ты говоришь о загробной жизни?

      Он впервые взглянул на меня с интересом:

      – О загробной? Может быть. Странная это штука – загробная жизнь.

      Меня выбивало из равновесия то, что угадать, валяет ли Глеб дурака или говорит серьезно, было абсолютно невозможно. Кажется, ему даже доставляло удовольствие морочить мне голову, потому что, стоило мне разозлиться по-настоящему, лицо его прояснилось, и Глеб рассмеялся.

      – Что это ты вдруг развеселился?

      – Да так. Лэрис не предупредила, что я вообще со странностями? Сейчас мне, например, совершенно неожиданно захотелось тебя нарисовать.

      – Нарисовать? Так ты тоже рисуешь?

      – Тоже?

      – Мой брат хорошо рисовал. Он мог бы стать великолепным художником.

      – Правда? – без интереса произнес Глеб. – И ты, конечно, расхваливала его на все лады!

      – Не важно…

      – Действительно, не важно. Вообще, какая разница – нравится другим то, что ты делаешь, или нет? Хотя мои шаржи обычно нравятся.

      – Шаржи?

      Он уловил в моем голосе разочарование, но даже бровью не повел.

      – Ну да, шаржи, – спокойно подтвердил он и взял со стола карандаш. – Дай-ка лист бумаги. Низкий жанр, я знаю. Твой брат, уж конечно, не опустился бы до такого. Он-то учился на работах великих мастеров.

      – Откуда ты знаешь?

      – Ночью я пришел в себя и от нечего делать немного порылся в книгах.

      – А где еще?

      – А что, здесь припрятаны сокровища? Хорошо, что предупредила, теперь я этого так не оставлю.

      – Рисуй. –