Ходоки во времени. Освоение времени. Книга 1. Виктор Васильевич Ананишнов

Иван обратил внимание сразу после её шумного появления. Эти ходоки держались отдельно от остальных и были соединены между собой если не дружеской привязанностью, то, наверняка, каким-то общим делом. Все они с деланным безразличием, иногда, даже не оборачиваясь друг к другу, обменивались короткими репликами. Свободно гуляющий ветер то заглушал их голоса, то доносил обрывки разговора, ничего не значащего для Ивана, но, по всей видимости, очень заинтересовавшего Симона. Он явно прислушивался к нему.

      Из всей компании Ивану непроизвольно понравился красивый и ладный детина, под стать ему и дону Севильяку. После каждого своего высказывания он громко смеялся. Одет был подобно всем, но как будто всегда носил и такую рубаху, и такие штаны, и сапоги, подчёркивавшие стройность и длину его сильных ног.

      Они перебрасывались репликами. Симон напрягал слух, чтобы узнать, о чём у них там идёт речь. Ему интересно, пусть и слушает, – решил Иван, и продолжил свои наблюдения за ходоками, тем более, что делать больше было нечего, а собрание как таковое не начиналось.

      Итак, первое, что бросалось ему в глаза, была обособленная группа ходоков. Второе. Все ходоки сидели почти неподвижно и чего-то или кого-то ожидали, отчего общий вид развернувшейся картины наводил Ивана на вычурное сравнение, почерпнутое ещё в стенах вуза: дух уныния и затянувшегося умирания витал над печальным форумом членов Всемирной организации ходоков во времени. Вот!

      Перед ним были сплошь старики, за исключением уже упомянутой группы. И совершенно не было женщин. «Неужели среди них нет ходоков?» – задался он тревожным вопросом. У Симона спрашивать не хотелось… Или ему это показалось из-за униформы, надетой каждым ходоком для свидания с остальными?

      Иван опять вернулся к прежней мысли. У него создавалось впечатление: один шутник придумал, а другие, безвольные и ленивые, на всё махнув рукой, приняли шутку без критики. По-видимому так оно и было, ибо пустые потухшие глаза многих ходоков нагнетали обстановку отчаянности. И при достаточно продолжительном взгляде на них у Ивана внезапно, пугающе стремительно, стало нарастать несвойственное ему чувство тревоги и какого-то отчетливо подступающего несчастья.

      – Ну и народ, – одними губами сказал он Симону.

      Симон даже не взглянул в его сторону, и он не столько услышал, сколько понял его ответ:

      – Помолчи!

      «Молчу… – про себя отозвался Иван. – Как все жду у моря погоды… второго пришествия… когда рак на горе свистнет… морковкиных загодей, как говаривала когда-то его бабушка… Чего ждать, если здесь что-то затевается?»

      Грея холодный камень, на котором сидел, Иван молчал и с отчаянной тоской наблюдал за происходящим. Хуже нелюбимых лекций в вузе! Или наставлений начальства. Когда торчишь в аудитории или на собрании неведомо зачем, но присутствие твоё обязательно. Сидишь, а мысли твои витают неизвестно где. Лишь бы отвлечься от обыденности и не слышать голоса преподавателя или начальника, толкущих истину. Она интересует