Падение интеллигента. Валерий Грикьян

доров, сдуру назвал своего сына Аристотелем. Мальчишка оказался смышлёным, и добрый барин отправил его учиться в Москву, где тот впоследствии стал писарем Ломоносова. Будучи на смертном одре, Аристотель Иванович дал строгий наказ своему сыну: “Блюди учёность да чурайся крепкого словца”.

      Вот уже более десяти поколений интеллигентного рода Сидоровых жили по завету предка и не употребляли матерных слов (случай, когда прадед Вениамина Ксенофонтовича, будучи в старческом маразме, нарисовал фекалиями нелитературное выражение на двери уборной, не считался). Вениамин Ксенофонтович был решительно настроен следовать семейной традиции, даже учитывая недавний развал Союза и сгоревшие на книжке семь тысяч.

      Как у каждого святого есть дьявол-искуситель, так и у Вениамина Ксенофонтовича был зять-матерщинник. Его сестра вышла замуж за неотёсанного торгаша с рынка, игнорируя мольбы и протесты всей родни (одна из прабабок даже имитировала сердечный приступ). День, в который Аполлинарушка познакомилась с Васькой, стал для семьи траурным.

      Всякий раз, бывая у сестры, Вениамин Ксенофонтович старался сесть от зятя подальше, чтобы грязная речь Васьки не замарала его интеллигентный облик. Но однажды Васька плюхнулся на диван рядом с ним и панибратски положил руку на плечо.

      – Ну шо Веня, скушна без музыки?

      – Пожалуй, соглашусь с вами, Василий. А у вас есть джаз?

      – Ну если “Сектар газа” – это жжас, то есть.

      Когда из магнитофона стали доноситься незатейливые песни, полные непристойностей, тётя Ираида уронила вилку, а дядя Сильвестр подавился селёдкой. Лицо Вениамина Ксенофонтовича выражало крайнее негодование. Но тут он, к своему глубочайшему стыду, обнаружил, что его левая нога осторожно притопывает в такт музыке.

      – Прошу прощения, мне нужно срочно закончить статью, – пробормотал Вениамин Ксенофонтович и поспешно ретировался.

      Дома он сразу же залез в ванну, чтобы как следует отмыть себя от услышанных скабрёзностей. Намыливая голову, он уронил мыло. Наклоняясь за ним, Вениамин Ксенофонтович сильно ударился головой о стену. Он едва успел зажать себе рот, из которого уже успели вырваться буквы “б” и “л". “Какая досада, что я так сильно ударился головой”, – сказал он, тщетно пытаясь совладать с гневом. “Прости меня, Аристотель, – пробормотал он и, глубоко вдохнув, крикнул: Бл******!”