Маджента. Александр Димидов

карусели. Они смотрели на него. Они толкали его в спину, а когда он поворачивался, трясли перед ним большими пальцами и смеялись, как ученики валенсийской гимназии сорок лет назад. Помимо них ему снились потные бедра гаванских шлюх, лошадиные морды с глазами на выкате и воздух, настолько жаркий и влажный, что его можно было резать ножом, как желе.

      Ранним утром он проснулся от настойчивого стука метрдотеля. В телефонограмме из управления полиции сообщалось, что дон Хоаким Салидо де Эстрадес скончался прошедшей ночью.

      II

      Если верить фамильным преданиям, то первый свой "шедевр" Кристобаль Алиендэ создал, когда ему исполнилось три с половиной года. Воспользовавшись тем, что няня задремала, он выбрался из кроватки, пересек на четвереньках ковер и в камине, по счастью холодном, подобрал уголек. Закатное январское солнце наполняло комнату необыкновенно мягким светом. На столе благоухала ваза с асфоделиями. И солнечные лучи проецировали ее силуэт на стену, рядом с няней. Кристобаль обвел эту тень углем, не сильно беспокоясь по поводу дорогой драпировки.

      В пять он нарисовал первые натюрморты. По-детски, нетвердой рукой. Но весьма точно передавая пропорции и даже пытаясь отразить объемы.

      Как и у большинства сверстников его круга, Кристобаль Алиенде получил прекрасное образование. Он родился в богатой семье испанцев, которая иммигрировала на Кубу полвека назад, вложив фамильные капиталы в производство сахара. Его отец принял пост председателя акционерного общества от деда и оказался талантливым управляющим. К десятилетнему юбилею своей карьеры он увеличил количество сахарных заводов до одиннадцати, а собственных земель, отведенных под тростник до пяти тысяч акров. Кроме того, семья занималась животноводством и имела некоторые интересы в других сферах кубинской коммерции. В добавок к добротному, в старом стиле, особняку в Гаване, семейству Алиенде принадлежало несколько поместий по всей стране, включая отдаленные провинции на востоке.

      Франциско Алиенде, отец Кристобаля, свободно говорил на французском и немецком. В юности он увлекался античностью и даже писал философские трактаты, пытаясь оспорить некоторые тезисы Канта. Заметив склонности сына к живописи, отец решил, что настало время пригласить хорошего педагога.

      В пестрых зарослях гаванской богемы Артуро Берантес был талантливым баламутом, легким и рассеянным, порывистым и многословным. Но именно он сумел поставить технику мальчика на должный уровень. Уроки обычно проходили в отцовском кабинете. Мольберт находился у окна в сад. Кристобаль дотрагивался грифелем до белого полотна и запускал робкую линию. Едва Берантес, напомаженный креол в серьгах, чувствовал его сомнение, он касался детской руки своими длинными пальцами и, придавая ей твердость, сообщал верное направление. В эти минуты Кристобаль вспоминал, как они катались на лодке в Центральном парке, и отец, позволял ему, семилетнему мальчишке, держать руки на веслах, а сам