Конфуций и Вэнь. Георгий Георгиевич Батура

полагают, что в конце II начале I тысячелетия до н. э. в Китае письмо имело более широкое применение, чем только в области первобытной магии и верований. Так, К. В. Васильев не соглашается с выводом своих предшественников о том, что в период Шан-Инь и Чжоу письменность не могла получить широкого распространения. Между тем этот вывод основан на археологических данных, согласно которым письменные памятники во II тысячелетии до н. э. представляли собой гадательные надписи, обнаруженные на костях животных и панцирях черепах, а также надписи на жертвенных бронзовых сосудах. Для периода Чжоу письменные памятники – это записи на жертвенных бронзовых сосудах, надписи на каменных гонгах и записи на бамбуковых планках. <…> Изложенное свидетельствует, по нашему мнению, о том, что для обоснования точки зрения о более широком применении письма в Китае в конце II тысячелетия до н. э. решающих аргументов не найдено.

      Так чему же, все-таки, учил Конфуций, и что это за загадочное Вэнь, если не «искусство» в виде таких дисциплин, как знание грамоты, стрельба из лука, математика, управление колесницей и этикет-Ли? И почему это удивительное Вэнь впоследствии стало ассоциироваться с какой-то очень уважаемой «образованностью», «культурой» и видами «искусства»? Но ведь и про Христа тоже говорили: «Откуда у Него все это, если Он нигде не учился?». То есть, откуда у Него вся эта «образованность» и «премудрость», которые позволяли Ему на равных беседовать с грамотными фарисеями и книжниками. Этот эпизод из Евангелия от Луки со «старцами» в Храме и двенадцатилетним мальчиком Иисусом носит более поздний вставной характер, но он, тем не менее – за исключением раннего возраста Христа – отражает подлинное положение дел, т. к. Христос не был исключением из числа получивших такой опыт.

      Человек, который проходит через подобный духовный опыт, всегда начинает казаться в глазах окружающих людей «грамотным», «мудрым», «образованным», «культурным», «знающим», «правдивым». С одной стороны этот человек приобретает нечто такое, что принципиально изменяет видение им всего мира: мир становится более объемным, беспредельным и осмысленным. А с другой – он начинает гораздо острее осознавать те внутренние моральные ограничения, которые не позволяют ему переходить определенные границы в своем поведении.

      Именно отсюда – произшедшее со временем изменение содержания древнего иероглифа Вэнь: вместо первоначального, который означал (а фактически давал наглядный рисунок, о чем мы будем говорить подробно) человека, получившего «опыт сердца», – к последующему и уже традиционному его пониманию в виде «культуры», «образованности», «письменности».

      Но что это за диковинность такая – «опыт сердца»? И не является ли это неким «рекламным трюком» автора для привлечения внимания читателя к новому «переводу» текста Лунь юй? Отнюдь. С этим явлением человечество неоднократно сталкивалось (продолжает сталкиваться и будет сталкиваться) на протяжении всего своего существования,