Разбойничья Слуда. Книга 1. Река. Николай Омелин

Стуговы в то время с Шольского уже в Архангельск уехали. Не видели, как Зоя Игнатьевна, забрав младшую дочь, уехала в среднюю полосу. А Кравцов даже когда выпивал лишнего, ничего по этому поводу не говорил.

      Старшая же дочка ехать с матерью наотрез отказалась и осталась тогда с ним. Вместе с Кравцовым и в город в том же восемьдесят пятом уехала с Шольского. А когда любовь с головой накрыла ее, выскочила замуж за парня с Вельменьги. Туда же сразу после свадьбы и жить переехали. В девяносто пятом они с мужем и детьми решили в Питер податься. А сам Кравцов уехал из Архангельска и жил с тех пор в Вельменьге, в их квартире.

      Кравцов родом из небольшой деревушки Вронцы, что недалеко от Двинского Березника. После службы в Армии в Архангельск работать шофером поехал. А в шестидесятые в Шольский приехал. Вот и работал там пока снова в восьмидесятых в город не уехал.

      Огромные лужи на улицах Вельменьги свидетельствовали, что осенние дожди и здесь изрядно постарались. «Как странно, вверх посмотришь – осень сказочная, словно по Пушкину. Глянешь под ноги – грязь и лужи, перекошенные и сломанные плиты на дорогах, будто «Мамай тут воевал». Так и в жизни – сверху всё вроде красиво и складно, а внутри… хорошего ничего», – размышляла Анна, стоя у крыльца.

      – Да проходи ты в дом, что на грязь нашу смотреть. Пообедаем да поедем. До Окрого нужно бы хоть часам к четырем попасть, чтоб засветло в Ачеме быть,– увидев, что Анна опять о чем-то задумалась, сказал Кравцов.

      Николай Семенович жил один, и это было заметно при взгляде на убранство его квартиры. «Но чувствуется, что без женской руки тут не обходится, – пройдя на кухню, подумала Анна. – Ну да не моё это дело».

      А сказала совсем другое:

      – Скажи, Коля, а что за странное название ты произнес: «Окрое». Так да? Необычное какое-то слово. Чего-то я не помню такого места на реке.

      – Это когда не знаешь, необычное. А на самом деле ничего там необычного нет. Всё просто, – ответил он, ставя на газовую плиту кастрюлю с водой. – В том месте лес готовили к сплаву весной, лес в воду скатывали вот и звали его «Мокрое катище». А когда сплав запретили, да и от лесопункта осталось, грубо говоря, несколько бензопил, вместе с ним и «Мокрое» развалилось… в прямом и в переносном смысле. Молодежь стала Окрым звать, буква первая вместе с лесопунктом тоже мянула¹.

      – Вон как оказывается. Мы с Ваней много раз бывали в тех местах. О многом слышала, а вот об этом Окром как то не довелось. Да и была я на нем только в тот год, когда мы последний раз с Ваней с Ачема возвращались. Пять лет уж прошло…

      – Да, откуда ты слышать то о нем могла? Раньше же все в Ачем через Нижнюю Тойгу и Шольский добирались. Это уж сейчас дорогу то с Вельменьги на Шольский сделали.

      На Окрое подъехали в начале пятого вечера. Вода в реке была темной и не приветливой, не то, что в июльский денек. Было заметно, что из-за дождей она очень сильно поднялась. То там, то тут, на поверхность, откуда-то из глубины вырывался огромный бурун. Воду скручивало, переворачивало

1

Исчезла, пропала (местное выражение)