Семь смертей Эвелины Хардкасл. Стюарт Тёртон

на стенах отсырела, вздулась пузырями. Окон нет, только лампы отбрасывают дрожащие пятна тусклого желтого света. Здесь громыхание слышно намного громче. Закрыв уши, иду на звук, дохожу до хлипкой деревянной лестницы, которая ведет наверх, в господский дом. Доска на стене увешана большими жестяными колокольчиками, под каждым табличка с названием комнат и помещений. Колокольчик входной двери дергается так яростно, что чуть ли не сотрясает фундамент особняка.

      Не отрывая рук от ушей, смотрю на колокольчик, но прекратить трезвон можно, только сорвав его со стены – или открыв входную дверь. Потуже завязываю пояс шлафрока, взбегаю по ступенькам и оказываюсь в дальнем конце вестибюля. Здесь намного тише, слуги с охапками цветов и прочими украшениями чинной вереницей пересекают вестибюль. Все заняты уборкой зала после вчерашнего ужина и вряд ли слышат звон.

      Раздраженно встряхиваю головой, открываю дверь. Передо мной стоит доктор Себастьян Белл.

      С безумно вытаращенными глазами, промокший до нитки и дрожащий от холода.

      – Ох, бога ради, помогите, – испуганно восклицает он.

      Мой мир исчезает.

      – У вас есть телефон? – продолжает он; в глазах плещется отчаяние. – Надо позвонить в полицию.

      Не может быть.

      – Да не стойте же столбом! – кричит он, трясет меня за плечи, и холод его замерзших пальцев пробирает меня даже через пижаму.

      Не дожидаясь ответа, он протискивается мимо меня в вестибюль и лихорадочно оглядывается.

      Я пытаюсь осознать, что происходит.

      Это я.

      Это я вчера.

      Со мной заговаривают, дергают за рукав, но я не в состоянии сосредоточиться ни на чем, кроме самозванца, с которого вода ручьями льется на пол.

      На верхней площадке лестницы появляется Даниель Кольридж.

      – Себастьян? – Он кладет руку на перила.

      Я смотрю на него, ожидая какой-то подвох, притворство или шутку, но он, как и вчера, легко, чуть ли не вприпрыжку сбегает по ступенькам, такой же самоуверенный, такой же всеобщий любимец.

      Меня снова дергают за рукав. Передо мной стоит служанка, озабоченно глядит на меня, шевелит губами.

      Я сконфуженно моргаю и перевожу взгляд на нее, вслушиваюсь в ее слова:

      – …мистер Коллинз, что с вами, мистер Коллинз?

      Ее лицо мне знакомо, но я не могу понять откуда.

      Смотрю поверх ее головы на лестницу, по которой Даниель уже ведет Белла в спальню. Все происходит в точности как вчера.

      Отшатнувшись от служанки, бросаюсь к зеркалу на стене. Глаза б мои не глядели… Обожженное лицо, складки и пятна шрамов, кожа загрубелая, как шкурка плода, провяленного жарким солнцем. Я знаю, кто это. Каким-то образом я проснулся дворецким.

      С бешено колотящимся сердцем я поворачиваюсь к служанке.

      – Что со мной? – хриплю я, сжимаю горло, из которого рвется грубый говор северянина.

      – Сэр?

      – Как это…

      Нет, ее бесполезно расспрашивать. Ответ, заляпанный грязью, поднимается по лестнице к спальне Даниеля.

      Я