Семь смертей Эвелины Хардкасл. Стюарт Тёртон

мы с Майклом часто сюда приходили и загадывали желания, бросая камешки на дно.

      – И какие же желания загадывала юная Эвелина Хардкасл?

      Она озадаченно морщит лоб:

      – Знаете, а ведь я совершенно не помню. Что нужно ребенку, у которого все есть?

      «Ему нужно все – и больше, чем все, как и всем остальным».

      – А я, даже если бы помнил, все равно не смог бы ответить на такой вопрос, – улыбаюсь я.

      Эвелина отряхивает перепачканные ладони, вопросительно смотрит на меня. Видно, что ее снедает любопытство, переполняет радость от встречи с неизвестным и неожиданным там, где еще недавно все было знакомо. Я с разочарованием осознаю, что для нее я – всего лишь новое развлечение.

      – А вы не задумывались, что с вами будет, если к вам не вернется память? – осторожно спрашивает она, стараясь не задеть меня слишком личным вопросом.

      Теперь озадачен я.

      Справившись с первоначальной растерянностью, я старался не думать о своем состоянии. По большей части потеря памяти создавала определенные неудобства, но не была трагедией. Раздражала только неспособность вспомнить, кто такая Анна. В ходе попыток возродить Себастьяна Белла я обрел двух друзей, Библию с пометками на полях и сундук, запертый на замок. Маловато для сорока лет жизни. Нет ни жены, безутешно оплакивающей потерянное время, ни ребенка, огорченного утратой любимого отца. С этой точки зрения жизнь Себастьяна Белла легко отринуть и трудно оплакивать.

      Где-то в лесу трещат ветви.

      – Лакей, – говорит Эвелина.

      Я тут же вспоминаю слова Чумного Лекаря, и кровь стынет в жилах.

      – Что-что? – спрашиваю я, лихорадочно оглядывая заросли.

      – Слышите треск? Это лакеи собирают хворост, – поясняет она. – Стыд и позор. В особняке не хватает прислуги, некому растапливать камины, поэтому гостям приходится отправлять за хворостом своих лакеев и камердинеров.

      – А сколько их там?

      – В каждом из приглашенных семейств – по одному, но еще не все приехали, – говорит она. – Пока в особняке семь или восемь лакеев.

      – Восемь? – сдавленно переспрашиваю я.

      – Ах, милый Себастьян, что с вами? – встревоженно говорит Эвелина.

      В иных обстоятельствах мне бы польстило ее ласковое участие, но сейчас оно меня смущает. Мне стыдно признаваться, что какой-то странный тип в наряде чумного лекаря посоветовал опасаться некоего лакея – и что даже при звуке этого слова меня охватывает безумный страх.

      – Простите, – говорю я, помрачнев. – Я вам все объясню, только не здесь и не сейчас.

      Не в силах выдержать ее недоуменный взгляд, я озираюсь, пытаюсь сменить тему. Замечаю пересечение трех тропинок, убегающих в лес; одна из них ведет прямо к берегу озера.

      – А там…

      – Да, это озеро, – говорит Эвелина, глядя в ту сторону. – То самое, на берегу которого Чарли Карвер убил моего брата.

      Нас разделяет трепетная тишина.

      – Простите, – неловко повторяю я, смущенный скудостью