Эфирное время. Владимир Крупин

Так сказать, Мари полюбит Хуана. Мари – Хуана, а?

      Поэт, к этому времени опять лежащий на полу, опять сел. Интересно, что о нём как-то все забывали, пока он не выступал.

      – Гитару дайте, – спросил он, – нет? Ладно, акапелла:

      Ты пой, запевай не с нахрапа,

      И вытри с мордулии грим.

      Болтают, что в Риме есть папа

      И папина длинная лапа,

      Так нам сообщил пилигрим.

      Он тянет ту лапу к нам сдуру,

      Наживой и властью томим.

      Не знаешь ты нашу натуру:

      В Россию не вдвинешь тонзуру,

      Так нам подтвердил пилигрим…

      – Еще полежу. – Поэт поправил очки и откинулся на своё жесткое ложе у стены.

      – Интересное соединение жаргона и высокого стиля, – откомментировал Ильич.

      Коммунары объявили, что ждут моих указаний. Что это посоветовал им их лежачий мыслитель.

      – Что это за лежачий мыслитель?

      – Я познакомлю, – заявил Аркаша. – Сидеть тихо тут.

      Мы вышли на улицу. Аркаша стал объяснять про мыслителя:

      – Он вообще никуда не ходит, всё лежит. И не больной. Но я его не понимаю, как это – сократить время и притянуть будущее? Как? Спроси его, может, ты поймешь. У него, знашь, Алёшка иногда и ночует.

      Дорогу к мыслителю Аркаша озвучивал чтением своих стихов:

      Товарищ, не в силах я поле пахать, —

      Сказал тракторист бригадиру, —

      Привык я с девчонкой подолгу стоять,

      И в ход не пустить мне машину.

      Все шестерни рвутся, подшипник гремит,

      И будто сцепленье сорвало.

      Ни первой, ни третьей сейчас не включить,

      И в баке горючего мало.

      Вскочил тракторист, на сцепленье нажал,

      Машина на третьей рванула.

      На землю сырую он резко упал,

      Упал, сердце больше не билось.

Лежачий мыслитель

      Вошли в старый дом, в котором было довольно прохладно, но хотя бы не накурено. В красном углу, перед иконой, горела толстая свеча. На диване, обтянутом засаленным, когда-то серым сукном возлежал здоровенный мужичина. Полутора-, двух- и даже трехлитровые бутыли из-под пива говорили о причине его размеров. Он даже не приподнялся, показал рукой на стулья.

      – Зетцен зи плюх. Или ситдаун плюх. Ты какой язычный?

      – Я не язычник. – Я притворился, что не расслышал. Меня слегка обидел такой прием. Но за двое суток я привык к здешним странностям и решил тоже не церемониться. Мне Аркадий сказал, что ты Иван Иваныч. – Он даже не моргнул, допивал здоровенную бутыль. Ладно. – И до чего же, Иван Иваныч, ты решил долежаться?

      – До коммунизма! – хихикнул Аркаша.

      – Чья бы корова, Аркаша, мычала, твоя бы молчала. – Так мыслитель вразумил Аркашу за давешнюю хлеборезку. Поворочавшись, мыслитель сообщил: – До коммунизма это я раньше лежал, ещё до открытия закона.

      – Какого?

      – О времени. Заметь: ты летишь в самолёте – одно время, едешь в поезде – другое, бежишь – третье. Когда переходишь на шаг