Перстень Григория Распутина. Юлия Алейникова

вашего из двенадцатой квартиры.

      – Из двенадцатой? Алексея Родионовича, что ли? – Старушка побледнела. – Как же так, такого хорошего человека? А Таня что же? Ох ты, господи, надо же к ней пойти, она же там, наверное, одна совсем! – Старушка захлопнула дверь, потом распахнула и приготовилась бежать к соседке.

      – Нет, нет, – остановил ее лейтенант. – К ней сейчас нельзя. Часика через полтора. Она сейчас со следователем беседует. А вот мне лучше скажите, вы сегодня в районе часа никого в подъезде не встречали?

      – Около часу? – задумалась старушка. – Нет, не видала. Я около часу обед готовила, внука из школы ждала. Я с утра в магазин сходила, а уж с одиннадцати дома была. Даже к окну не подходила, котлеты у меня сегодня и борщ, некогда было.

      – Хорошо, а в одиннадцать в подъезде и возле подъезда никого не наблюдали? Может, кто-то без дела возле вашего подъезда прогуливался или в парадной газеты по ящикам распихивал?

      – Гм. Да вроде нет. Ничего такого, – хмурясь от натуги, соображала старушка. – Вот только когда домой шла, Шуру из седьмой квартиры встретила. Она в поликлинику шла. Вот и все, пожалуй.

      – Шура из седьмой? – повторил лейтенант. – Ясно. Вот вам моя визитка, если что вспомните или услышите, сразу звоните.

      – Ладно. А к Тане, значит, через полтора часа?

      – Да.

      – Постой, сынок. А где его хоть убили, на улице или в подъезде?

      – В квартире, – ответил лейтенант, решив, что пронырливая старуха все равно все узнает, смысла темнить нет.

      – Ох ты, батюшки! А родным-то сообщили?

      – Кому это?

      – Ну как, сыну с дочерью.

      – Этим занимаются другие сотрудники, – неопределенно ответил Санька. – Там крови много, вы потом помогите жене прибраться, – добавил он, проявив удивительное человеколюбие.

      – Конечно, конечно. Поможем! Такое горе, – качала головой старушка, запирая двери.

      Шура из седьмой квартиры долго не открывала, Санька уж уходить собирался, а потом выползла к нему очень толстая, сонная, какая-то дебелая баба, которая совсем ничего не видала, и не слыхала, и вообще у нее давление, в глазах темно, в ушах звенит. К убийству интереса ровно никакого не проявила, только и сказала, что «а-а». Вот и весь результат. Еще Сане повезло застать дома молодую мать с орущим на руках грудным ребенком, которая тоже, разумеется, ничего не видела и не слышала. А больше дома никого застать не удалось.

      – Ну, что у тебя? – встретив возле квартиры убитого Ситникова Никиту Макарова, спросил Саня.

      – Негусто. Застал дома троих, и те ничего не видели, – поделился Никита.

      – Ладно, пошли, получим от начальства ЦУ и нахлобучку.

      – За что это?

      – Не за что, а зачем, – поправил его Саня. – Для порядка.

      – Ну, что, коллеги-сыщики, подведем неутешительные итоги? – с оптимизмом заживо погребенного проговорил законченный скептик и пессимист капитан Филатов. – Свидетелей нет, улик тоже, дело пахнет глухарем, начальство глухари