Черный тополь. Алексей Черкасов

взять ее с собою в отряд».

      Надо все разузнать и принять экстренные меры.

      Мамонт Петрович буравит снег смушковой папахой…

      IV

      Невдалеке послышалось: «Геть, стерьва! Ннн-оо!»

      Мамонт Петрович подождал на дороге. Кто-то ехал в кошеве. Когда кошева поравнялась с Мамонтом Петровичем, он без лишних слов запрыгнул в передок.

      – А, матерь божья! – испугался возница. Еще один лежал, укутанный в доху – ни головы, ни ног, густо засыпанный снегом.

      – Не подвезешь, хозяин?

      – Да ты вже влез!

      – В Белую Елань едешь?

      – До Билой Илани, хай ей пузырь вскочет на самую холку. Геть, стерьва!.. Це больная лежит, не наступи. Хай спит. Угрелась пид дохою. Геть, геть! Нн-оо! Отвозил до Каратуза нарочного от того чона, шо банды стребляют, да ще хфершала, бодай його комар. Всю дорогу хфершал тягал горилку, стерьва. Садился у Билой Илани на своих ногах… геть, сивый!.. а в том Каратузе слиз – ни ума, ни памяти. Я иму кажу дорогой: «Це горилка у вас, чи що?» А вин мене: ни, каже, це такая желудочная хикстура. Страдаю, кажет, желудком. А как пидъихали до больницы в Каратузе, вин вже ни матки, ни батьки, ничого не разумее. Храпит, як хряк. С тем парнем, нарочным чона, вытащили его з кошевы, а вин кричит на всю улицу: «Клизьму поставлю зараз!» Во скотиняка. Ннн-о, сивый!

      Мамонт Петрович стянул вьюк со спины и положил его к себе под ноги, пристроившись на облучке, спиной к ветру и мокрому снегу. На папаху накинул суконный башлык и завязал уши и щеки.

      – А ты, часом, не комиссар, га?

      – Не комиссар. С Дальнего Востока. С Красной армии.

      – Из Билой Илани?

      – Иду туда.

      Мамонт Петрович не называл себя встречным и поперечным – ни к чему лясы точить.

      – Японцив мурдовали?

      – И японцев, и англичан, и американцев с французами. Всю мировую контру пихнули в океан с нашего берега.

      – Эге ж. Доброе дило. Нн-о, сивый! Геть, геть! Дюже ленивый мерин, стерьва йго матке. Винтит хвостом, як та хвороба, а рыси нима. В плуге тягае за два коня. Кабы себе такого конягу!

      – А чей конь?

      – Маркела Зуева. Мабуть, знаете?

      – Нет. Не знаю.

      – А богатеев Потылицыных знали? Казаки були стороны Предивной. С того Каратуза переихалы у Билую Илань, шоб добрые земли занять.

      – А! Но ведь Потылицыных истребили партизаны?

      – Стребили. А Маркел Зуев поставил свою хату на погорелье тих Потылицыных, эге ж. Сперва була хата, а зараз ще дом поставили. Два сына поженил, худобы накупил, земли мае бильше, чим було у Потылицыных. Крупорушку купил, сенокоски, жатки, молотилку, маслобойню поставил. Эге ж! В его хате на погорелье зараз я живу с семьею, роблю на куркуля и подводу гоняю за него. Була у мене своя хата на стороне Щедринки, худоба была, да спалили белые хату, хай им лихо. Худобу забрали, а мене плетей надовали, поганцы. Кажуть: «Ложись, кум Головни, влупим тебе плетей». И влупили. Добре влупили.

      Мамонт Петрович присмотрелся к хохлу:

      – Как так – «кум Головни»?

      – Мабудь, знали Головню? Був головою тих партизан в нашей