Слуга. Штучная работа. Николай Александрович Старинщиков

вышли сами собой, по инерции, и Михалыч притормозил – задницей на мёрзлой дороге. Такого быть не могло, но ведь задницу не обманешь.

      – Попался, умник…

      Леший перестал улыбаться, вздохнул и опустил голову, норовя, видно, подцепить лежащего на рога. Однако за ним вдруг отчётливо щёлкнуло, и раздался грудной голос:

      – Папаня!

      Леший вздрогнул, по косматой хребтине пробежала волна.

      – Опять ты?!

      – Не отступлюсь…

      – Но что здесь делает этот мутант?!

      – Не трогай…

      – Хорошо, пусть живет. – Он вскинул голову. – Нам надо поговорить. С глазу на глаз. Ступай…

      В ответ послышались шаги. Там уходили. Прочь. Навсегда…

      Леший обернулся к Михалычу:

      – И что ты сюда припёрся? Кому ты здесь нужен?

      – У меня ностальгия…

      – Будто это никому неизвестно.

      – Заборы теперь кругом… Банки ржавые… Кучами…

      – А я что говорил! Банки!

      Леший словно обсуждал этот вопрос на какой-нибудь ассамблее. На морде появилось подобие улыбки, от уха до уха, блеснули широкие зубы:

      – Так их собрать – и в переплавку.

      – Одному не справиться…

      – А ты скажи, Леший велел! И на рожон-то больше не лезь…

      Михалыч было разинул рот, собираясь продолжить разговор, но не смог: Леший развернулся и пошел от дороги, раздвигая заросли, дергая косматой спиной и белея потёртой задницей – на хвост там не было даже намёка.

      «О пни да булыжники пообтёрся, – второпях думал Кожемякин. – Где ведь только не носит тебя…»

      Из глубины леса вдруг донёсся голос, от чего вновь повело спину и отдало в ноги.

      – Живи и помни! Ты у меня в долгу!..

      …Липкий пот покрыл всё тело – от макушки до пяток. Михалыч валялся поверх тулупа; во рту – обрубок шершавого дерева. Сбоку, на корявом кусту, сидел филин и крутил лупоглазой башкой. Кожемякин шевельнул рукой – филин снялся с куста и ушел над болотом к реке. Кругом ни Лешего, ни его кучерявой дочки. Выходит, приснилось. А что же во рту? Всего лишь язык? Он самый…

      Михалыч повернулся на другой бок, укрылся свободной полой (тело вновь зябло) и вскоре уснул. На этот раз ничего не снилось.

      Утро явилось с ощущением незабываемой встречи: хвоя вокруг вся взъерошена – по ней словно прошло кабанье стадо. Впрочем, это могли быть следы собственных ног, потому что вчера пришлось собирать хвою – вместо подушки, под воротник тулупа. Скажи кому, что видел лешего, – засмеют. Впрочем (об этом рассказывал Чачин дед), когда-то давно, зимой, в сани к мужику подсел среди ночи попутчик и заставил того мужика хватать с дороги замерзшие конские «яблоки». Мужику казалось, что грызет настоящие яблоки. На половине пути попутчик попросил остановиться:

      – Вот я и доехал. Разинь-ка рот.

      Мужик открыл рот. Попутчик вынул из-за пазухи сапожные клещи и давай дергать – раз за разом, зуб за зубом.

      – Дай ладошку-то…

      Мужик протянул, попутчик высыпал ему горсть зубов в руку,