Блабериды. Артем Краснов

наличниками на окнах, собаками с хвостами-саблями, ярко-желтым росчерком газовой трубой, коллекцией тракторных покрышек у ворот, металлическими гаражами, киоском на углу улицы, мостом через узенькую речку, плакучей ивой и мухами, которые в Филино чувствовали себя особенно непринужденно.

      У профнастильных ворот большого дома стоял комбайн высотой с сам дом. Около него трудился жилистый мужик; такой поджарый, что издалека я принял его за крепкого подростка. Циркулярная пила высекала из металла павлиний хвост оранжевых искр. Самые яркие долетали до асфальта и катились по нему. Визг пилы раскалывал улицу напополам. Лицо мужика вспыхивало. Он закусывал нижнюю губу и щурился. Работал он остервенело.

      Когда я подошел ближе, он оторвался от дела, и, закрыв глаза от солнца, следил за моим приближением. Я поздоровался.

      – Корреспондент что ли? – оскорбительно быстро отгадал он.

      Говор его напоминал Азамата Ирековича. «Что ли?» звучало высоко, требовательно и протяжно.

      Я кивнул.

      – Рафик, – представился он, когда я протянул ему визитку.

      Визитку он прихватил черными пальцами и сунул в карман трико, как ценность.

      Стоило Рафику взяться за пилу, лицо его становилось шахтёрским и свирепым. Казалось, его раздражает моё присутствие.

      Но как только унималась циркулярка, он щурился в улыбке и охотно отвечал на вопросы. Говорил он с сильным акцентом и тянул гласные, отчего словно «нормально» звучало как «намааальна», и пока он тянул «а», успевал ещё живописно махнуть рукой и улыбнуться, развеивая худшие подозрения.

      Рафик спросил, о чем я собираюсь писать. В отличие от тракториста, он не строил гипотез. Когда я сообщил, что пытаюсь понять причины высокой смертности в Филино, он понимающе кивнул, но ничего не ответил.

      – А вы тут с семьёй живете?

      – Дааа, отец, мать, дети, жена… – засмеялся он. – Дааа… Все тут.

      – Мне ваши соседи говорили, что болеют тут многие.

      Он охотно кивнул:

      – Дааа, болеют. У жены сестра болела. Три года назад похоронили.

      Сказал он это без трагизма.

      – А сами как? Переезжать не думали?

      – Неее, куда переезжать? Всю жизнь бегать не будешь. Нормально тут. Жить можно.

      – Что думаете: почему люди болеют?

      Он несколько секунд смотрел вдоль улицы, где катался на велосипеде малыш. Второй малыш бегал за ним с длинным прутом.

      – Не знаю, – он сплюнул. – Везде болеют. Мы воду из своей скважины пьем. Из рек, из озер не пьём. Только свою.

      – В воде дело, думаете?

      – Не знаю. Сестра у жены на другом конце села жила, – он показал направление. – Там болото. Вода плохая.

      На прощанье я пожал ему руку; ладонь его была графитового цвета и оставила на моей руке сизый отлив.

      Я сел в машину и отправился на выезд к кладбищу. У моста через Вычу я обратил внимание на другой берег, где среди брошенных деревянных домов один, кирпичный, выглядел