Я тебя не отпущу…. Эльвира Осетина

лишь сглатываю комок страха, что успел подкатиться к горлу.

      – Я понял уже, что мне ничего не светит, – он не смотрит на меня, а так и продолжает вертеть головой, будто ищет кого-то в зале. – После этого ублюдка вечно все телки думают только о его бабках.

      Он резко поворачивается и, наклонившись в мою сторону, громким шепотом цедит сквозь зубы:

      – Ты губу-то не раскатывай, он такое предложение каждой тупой курице делает, и процентов семьдесят на это ведутся, а он может выбрать уже любую. В конце жратва и трах достаются только ему. А организаторам только и выгода. Что меньше пар надо будет накормить. Так что лучше выбирай меня, – и он тыкает на свой номерок. – И ты чо молчишь-то, язык в жопу засунула, что ли? Тебя как звать-то? Или уже думаешь о его огромное х*е и больших бабках?

      – Ле-ля, – от неожиданности коверкаю я свою имя. Вообще не собиралась никому его называть, но спасибо моему испугу.

      – Ну и имечко, – хмыкает он. Что примечательно, он умудряется меня запугивать, но ни единого раза не повышает голос. От этого почему-то становится еще страшнее, все же так близко с психами я раньше не общалась. – Ты как вообще живешь-то с таким именем? В школе небось дразнили, да?

      Единственное, на что меня хватает, так это покачать головой.

      – Ладно, не ссы в трусы, Лили, я тебя не обижу, если черножопым не будешь давать, – говорит он и вытаскивает из кармана своего серого пиджака блокнот и ручку. – Вот тебе мой сотовый, если не свидимся сегодня, то звони.

      Он успевает написать мне номер и, вырвав листок, оставляет его на столе.

      Звучит сигнал, и, встав, мужчина наконец-то уходит.

      Краем уха слышу, как за соседним столиком, номер двенадцать громогласно прощается с Галей:

      – Не забуд, мой номэр двенадцать, красавица.

      И не успеваю я выдохнуть, как ко мне подходит следующий претендент.

      Он слегка полноват, а еще неуклюж: пока отодвигает стул, умудряется уронить его, а рукой задеть салфетницу. Кувшин со стаканом я успеваю убрать.

      – Простите, – извиняется он тихим надломленным голосом, а кожа на его шее начинает покрываться красными пятнами. Страшно подумать, какое у него сейчас лицо под маской, потому что волосы у мужчины рыжие. У меня на работе есть сослуживица, тоже рыжая; она когда нервничает, то краснеет безобразно.

      Подняв стул, он собирает с пола салфетки, что разлетелись в разные стороны, когда он снес салфетницу.

      – Мама всегда говорит, что я ужасно неуклюжий, – бурчит он, ползая под столом.

      Я решаюсь помочь ему и, встав со стула, тоже начинаю собирать салфетки. Сама же только-только отхожу от общения с номерами двенадцать и шестнадцать.

      Когда мы наконец-то поднимаем последнюю салфетку, он забирает у меня их, и я замечаю, как трясутся его руки. А мужчина, сев за стол, начинает аккуратно возвращать салфетки в салфетницу, при этом продолжая бурчать:

      – Мама говорит, что надо все делать на совесть.

      Если