О бедной сиротке замолвите слово. Карина Демина

факультет, – она поднялась. – Документы вам выдадут в ректорате.

      Я удостоилась очередного презрительного взгляда.

      Женщина же, помяв пальцами переносицу – а та была внушительна и клюваста, – продолжила:

      – Настоятельно рекомендую не пропускать занятия, поскольку в случае вашей неуспеваемости мы имеем полное право отказать вам в зачислении, несмотря на оплату. – Фразу эту длинную, казенно-выверенную, она произнесла на одном дыхании. Видать, не впервой приходилось говорить.

      И я кивнула.

      Тихо произнесла:

      – Спасибо, леди…

      Секретарь скривился, а толстяк, вытащив из носа длинную полупрозрачную соплю, вытер ее о край стола и заметил:

      – Леди тут не ходят… леди по домам сидят, деток нянчат.

      Ну и дуры, что тут скажешь.

      Сердце ухало.

      Приняли.

      Пусть на подготовительные курсы, но, положа руку на сердце, так даже лучше. Я не потяну учебу, ничего не зная ни о мире, ни о магии. А тут…

      Я поежилась.

      А тощий махнул рукой, мол, вас больше тут не держат, милочка. Можете быть свободны.

      В коридоре пахло булочками и еще, пожалуй, прогорклым маслом. Было тихо. Сумрачно и прохладно. Чем-то наш институт напоминает.

      Интересно, как там Вадик? Сходил к врачу все-таки или по давней своей привычке забил на неприятное происшествие?

      И на меня.

      Может, напился в тесной компании, пожаловался народу, что я, тварь этакая, неблагодарная, сгинула, не сказав на прощанье ни словечка. Кто еще вспомнит? Танька, на которую теперь и моя смена ляжет? Пациенты мои, вернее, их хозяева, наверняка недобрым словом, ведь безответственно это – бросать их без предупреждения.

      Мать…

      Она, пожалуй, вспомнит обо мне, когда поймет, что жрать нечего. И то не факт…

      Жильцы, занявшие бабкину квартиру, – им с маменькой будет проще дело иметь, чем со мной. Та-то давно не в том мире живет.

      Я тряхнула головой.

      Нет, не думать.

      Это все стресс, который не мешало бы заесть, раз уж в кармане моих джинсов завелась мелочовка. И плевать, что кошель этот был брошен папулей, не иначе как в остром приступе родительской любви.

      Ни слова не сказал.

      Взглядом смерил.

      Кошель швырнул. И гордо удалился… сволочь. Бабку я так и не увидела, полагаю, к счастью, ибо договоренность договоренностью, а не нравилась она мне. Заочно, так сказать. Амелия извиняться за свой фокус не стала и вообще сделала вид, что ничего такого особенного не произошло. Зато озаботилась моим гардеробом, что, как по мне, лучше всяких там прощений.

      На Амелию я, странное дело, не злилась. У нее был свой интерес, у меня – свой, а как уж оно получилось, так никто не обещал, что легко будет.

      Итого, у меня имелась вместительная сумка, кошелек с парой сотен местных талеров как в бумажном, так и в металлическом воплощении. Связка книг, по словам Амелии, совершенно необходимых мне, и острое желание чего-нибудь сожрать.

      Принюхавшись, я двинулась по коридору.

      А