Накануне. Записки охотника (сборник). Иван Тургенев

не встречала); он даже шляпы не снял, не поздоровался с нею и молча дал Елене поцеловать свою замшевую перчатку. Анна Васильевна стала его расспрашивать о курсе лечения – он ничего не отвечал ей; явился Увар Иванович – он взглянул на него и сказал: «Ба!» С Уваром Ивановичем он вообще обходился холодно и свысока, хотя признавал в нем «следы настоящей стаховской крови». Известно, что почти все русские дворянские фамилии убеждены в существовании исключительных, породистых особенностей, им одним свойственных: нам не однажды довелось слышать толки «между своими» о «подсаласкинских» носах и «перепреевских» затылках. Зоя вошла и присела перед Николаем Артемьевичем. Он крякнул, опустился в кресла, потребовал себе кофею и только тогда снял шляпу. Ему принесли кофею; он выпил чашку и, посмотрев поочередно на всех, промолвил сквозь зубы: «Sortez, s’il vous plaît»[24], – и, обратившись к жене, прибавил: «Et vous, madame, restez, je vous prie»[25].

      Все вышли, кроме Анны Васильевны. У нее голова задрожала от волнения. Торжественность приемов Николая Артемьевича ее поразила. Она ожидала чего-то необыкновенного.

      – Что такое! – воскликнула она, как только дверь затворилась.

      Николай Артемьевич бросил равнодушный взгляд на Анну Васильевну.

      – Ничего особенного, что это у вас за манера тотчас принимать вид какой-то жертвы? – начал он, безо всякой нужды опуская углы губ на каждом слове. – Я только хотел вас предуведомить, что у нас сегодня будет обедать новый гость.

      – Кто такой?

      – Курнатовский, Егор Андреевич. Вы его не знаете. Обер-секретарь в сенате.

      – Он будет сегодня у нас обедать?

      – Да.

      – И вы только для того, чтобы мне это сказать, велели всем выйти?

      Николай Артемьевич снова бросил на Анну Васильевну взгляд, на этот раз уже иронический.

      – Вас это удивляет? Погодите удивляться.

      Он умолк. Анна Васильевна тоже помолчала немного.

      – Я желала бы… – заговорила она.

      – Я знаю, вы меня всегда считали за «имморального» человека, – начал вдруг Николай Артемьевич.

      – Я! – с изумлением пробормотала Анна Васильевна.

      – И, может быть, вы и правы. Я не хочу отрицать, что действительно я вам иногда подавал справедливый повод к неудовольствию («серые лошади!» – промелькнуло в голове Анны Васильевны), хотя вы сами должны согласиться, что при известном вам состоянии вашей конституции…

      – Да я вас нисколько не обвиняю, Николай Артемьевич.

      – C’est possible[26]. Во всяком случае, я не намерен себя оправдывать. Меня оправдает время. Но я почитаю своим долгом уверить вас, что знаю свои обязанности и умею радеть о… о пользах вверенного мне… вверенного мне семейства.

      «Что все это значит?» – думала Анна Васильевна. (Она не могла знать, что накануне, в английском клубе, в углу диванной, поднялось прение о неспособности русских произносить спичи. «Кто у нас умеет говорить? Назовите кого-нибудь!» –

24

Выйдите, пожалуйста (фр.).

25

А вы, сударыня, пожалуйста, останьтесь (фр.).

26

Возможно (фр.).