Накануне. Записки охотника (сборник). Иван Тургенев

искреннее, при всей его сосредоточенности и даже скрытности. Правда, его искренность – не наша дрянная искренность, искренность людей, которым скрывать решительно нечего… Да вот я его к вам приведу, погодите.

      – И не застенчив он? – спросила опять Елена.

      – Нет, не застенчив. Одни самолюбивые люди застенчивы.

      – А разве вы самолюбивы?

      Берсенев смешался и развел руками.

      – Вы возбуждаете мое любопытство, – продолжала Елена. – Ну а скажите, не отмстил он этому турецкому аге?

      Берсенев улыбнулся.

      – Мстят только в романах, Елена Николаевна; да и притом в двенадцать лет этот ага мог умереть.

      – Однако господин Инсаров вам ничего об этом не говорил?

      – Ничего.

      – Зачем он ездил в Софию?

      – Там отец его жил.

      Елена задумалась.

      – Освободить свою родину! – промолвила она. – Эти слова даже выговорить страшно, так они велики…

      В это мгновение вошла в комнату Анна Васильевна, и разговор прекратился.

      Странные ощущения волновали Берсенева, когда он возвращался домой в тот вечер. Он не раскаивался в своем намерении познакомить Елену с Инсаровым, он находил весьма естественным то глубокое впечатление, которое произвели на нее его рассказы о молодом болгаре… не сам ли он старался усилить это впечатление! Но тайное и темное чувство скрыто гнездилось в его сердце; он грустил нехорошею грустию. Эта грусть не помешала ему, однако, взяться за Историю Гогенштауфенов и начать читать ее с самой той страницы, на которой он остановился накануне.

      Глава XI

      Два дня спустя Инсаров, по обещанию, явился к Берсеневу с своею поклажей. Слуги у него не было, но он без всякой помощи привел свою комнату в порядок, уставил мебель, подтер пыль и вымел пол. Особенно долго возился он с письменным столом, который никак не хотел поместиться в назначенный для него простенок; но Инсаров, с свойственною ему молчаливою настойчивостью, добился своего. Устроившись, он попросил Берсенева взять с него десять рублей вперед и, вооружившись толстой палкой, отправился осматривать окрестности своего нового жилища. Он вернулся часа через три и на приглашение Берсенева разделить с ним его трапезу отвечал, что он не отказывается обедать с ним сегодня, но что он уже переговорил с хозяйкой дома и будет вперед получать свою еду от нее.

      – Помилуйте, – возразил Берсенев, – вас будут скверно кормить: эта баба совсем стряпать не умеет. Отчего вы не хотите обедать со мною? Мы бы расход пополам делили.

      – Мои средства не позволяют мне обедать так, как вы обедаете, – отвечал с спокойной улыбкой Инсаров.

      В этой улыбке было что-то такое, что не позволяло настаивать: Берсенев слова не прибавил. После обеда он предложил Инсарову свести его к Стаховым; но тот отвечал, что располагает посвятить весь вечер на переписку с своими болгарами и потому просит его отсрочить посещение Стаховых до другого дня. Непреклонность воли Инсарова была уже прежде известна Берсеневу: но только теперь, находясь с ним под одной кровлей, он мог окончательно убедиться в том,