Записки советской переводчицы. Три года в Берлинском торгпредстве. 1928–1930. Тамара Солоневич

Он делает для вида коротенькую опись и прячет находку в свой портфель.

      – Позвольте, почему вы хотите это забрать?

      – Не беспокойтесь, гражданочка, если окажется, что вы ни в чем не замешаны, все вернем.

      Не замешаны… Но бювар следует за шкатулкой. Что-то будет!

      Оглядываюсь на Ваню. Он бледен как полотно.

      – Мамочка, я хочу кушать…

      Бог мой, да ведь Юрчик действительно с утра ничего не ел! Бедная детка, он ничего не понимает в происходящем. Его все эти чужие дяди, наводнившие нашу дачу, даже интересуют.

      – Позвольте покормить ребенка.

      – Нет, теперь некогда кормлениями заниматься. Едем к командиру.

      – Да, но как же мой сын?

      – А разве его не на кого оставить?

      Оставить? Да эта мысль мне даже в голову не пришла. Но на кого же? На Каролину? На петуха?

      – Нет мы предпочитаем, чтобы он ехал с нами. Ведь мы ни в чем не виновны, и вы говорите, что скоро нас отпустите.

      – Да, да. Ну, живее. Пора ехать!

      Нас выводят на улицу, где уже стоит грузовик, и под лицемерно-сочувственным взглядом Каролины, старающейся показать свое крайнее недоумение и огорчение, нас увозят в направлении шестнадцатой станции.

      Возле каждого из нас солдат с ружьем. Остальные остались сторожить дачу. С другой стороны около меня помещается Рабинович. Он старается завести со мной нечто вроде конфиденциального разговора и спрашивает:

      – Вы давно знаете полковника Сташевского?

      – Какого Сташевского? – удивляюсь я.

      – Ну, я понимаю, вы не хотите сознаться, но ведь у вас была подпольная организация. Полковник Сташевский, подпоручик Самойлов и другие.

      Бросаю взгляд на Ватика. Он бледен, но старается казаться совершенно спокойным. Он даже не разговаривает с солдатами. Его невинно арестовали, и он это особенно подчеркивает. Но что у него на душе!

      – Что вы, – говорю я Рабиновичу, – какая подпольная организация? Мы – люди приезжие, у нас почти нет знакомых.

      – Вам же хуже будет, если вы будете продолжать запираться. Машинку почему не сдали? Знаете, что по декрету все пишущие машинки должны были быть сданы в трехдневный срок?

      – Да ведь она совершенно испорченная, в ней шрифта нет.

      – Мутик, а куда мы едем? В Одессу?

      Звонкий голосок, невинные карие глазки, курчавая головенка, что они понимают?

      – Да, деточка, в Одессу.

      Грузовик вкатывает во двор огромной богатой виллы. Ворота за нами захлопываются, из виллы высыпают новые красноармейцы. Слышны возгласы:

      – Подпольную организацию захватили.

      Переговариваться друг с другом нам не позволяют. Беру испуганного таким количеством людей Юрочку на руки и готовлюсь к дальнейшему.

      Нас ведут в дом, к командиру. Оказывается, что нас арестовал интернациональный батальон, командир которого латыш. Начинается довольно поверхностный допрос, во время которого мы все пытаемся доказать нашу полную невиновность. Ни в какой подпольной организации мы не