День пришельца (сборник). Виталий Забирко

как всегда, был впечатляющ. С маразматиками в деревне я уже познакомился, теперь, похоже, настала очередь тугодума. Одно другого не лучше.

      – Хробак, так Хробак, – согласился я. – А тебя как зовут?

      Кукла вновь задумалась.

      – Ля-Ля, – наконец горестно произнесла она и продолжила: – Ля-ля-ля, ля-ля, ля-ля-ля-ля-ля-ля-ля, ля-ля, ля-ля-ля, ля-ля…

      Я послушал-послушал, затем, стараясь говорить вежливо, перебил:

      – Тебя не заклинило?

      – Что значит «заклинило»?

      – Запнулась на одном слоге, как заезженная граммофонная пластинка.

      Кукла вздохнула, замедленно помигала и обидчиво сказала:

      – Я своё имя говорила…

      – А покороче можно?

      – Как это?

      Кукла оказалась не просто тугодумом, а тормозом. Ещё тем тормозом.

      – Василия-тракториста знаешь? – начал я издалека.

      – Знаю.

      – Так вот, сокращённое имя Василия – Вася. Понятно?

      Голубое подобие малайского долгопята-привидения горестно покачало головой:

      – Я и говорила своё сокращённое имя. Всего сто восемьдесят шесть слогов.

      Я икнул. Сказать, что кукла «Ля-ля-ля и так далее» меня сразила, не то слово. Похоже, она выпендривалась, как птеродактиль Ксенофонт.

      – Это что – очередной психологический тест? – натянуто поинтересовался я.

      – Это моё краткое имя, – скорбно поправила кукла. – В полном титулярном имени восемь тысяч шестнадцать слогов.

      Я не стал уточнять, что такое «титулярное имя», и без этого от бубякинских баек голова трещала. Что им, долгопятам, лемурам и ленивцам, часов пять имя произносить, когда время тягучее и медленное? Спросил по-другому:

      – Тебя здесь все по полчаса окликают или как-нибудь по-иному зовут?

      Кукла снова подумала и медленно протянула:

      – Нет, не все. Лиайя зовёт Ля-Ля.

      – И я тебя буду Лялей звать, – заявил я.

      – Не Лялей, а Ля-Ля, – уныло поправила кукла.

      – Хорошо, Ля-Ля, – не стал я возражать.

      Зверушка смотрела на меня скорбно-удивлёнными выпученными глазами, изредка полусонно моргала. Когда она говорила, маленький ротик открывался, но, сколько я ни приглядывался, так и не заметил, чтобы она дышала. И сквозь мутно-прозрачное тельце не было видно никаких внутренних органов. Определённо пластмасса.

      Не спрашивая разрешения, я пару раз щёлкнул фотоаппаратом, а затем на всякий случай спросил:

      – А ты не пришелец?

      В этот раз Ля-Ля задумалась надолго. Застыла, как истукан, вцепившись в доску длинными, тонкими, с узловатыми суставами пальцами, и если бы не моргала, то я бы решил, что заснула.

      – Тебе правду сказать, – наконец грустно протянула она, – или обмануть?

      – Правду.

      – Живу я здесь, – поведала она и добавила: – Временно.

      Я вскипел, но сдержался. И эта издевается!

      – Ну, если ты здесь живёшь, – процедил я, – тогда объясни, что такое дрынобула?

      Зверушка вздрогнула, выпрямилась, и её скорбно поджатый ротик неожиданно растянулся в неком