Очень личная книга. Валерий Сойфер

к зданию, где Любимова и Прокофьева регистрировали отъезжающих, вписывая их фамилии в листочки и вручая листочки эвакуированным, стояла длинная очередь, тянущаяся по Нескучному саду. Поздним вечером напечатанные листочки кончились, тогда Милица Николаевна смогла заполучить печать Академии наук и стала штемпелевать чистые листочки бумаги, а Александра Алексеевна продолжала вписывать имена тех, кто еще оставался стоять в очереди на разрешения.

      Завершили они свою работу поздно ночью, с трудом Прокофьева добрела до дома и, не раздеваясь (сил уже не было), повалилась на кровать. Разбудил её звонок телефона в коридоре, который трезвонил очень долго. Она взяла трубку и услышала голос брата, офицера-танкиста, полковника Военной академии механизации и моторизации. Их академию в ту ночь эвакуировали в Ташкент. Брат приказал ей быстро собрать сумку с необходимыми вещами и идти на Курский вокзал и там назвать оцепившим вокзал солдатам его фамилию. Солдатам, сказал он, дана команда разыскивать тех офицеров, фамилии которых назовут их родственницы.

      Я приведу дальше рассказ Александры Алексеевны в том виде, как я его записал (почти дословно) на том вечере (магнитофонную пленку с записью выступления Александры Алексеевны немедленно по окончании выступления арестовали представители КГБ).

      Когда я подошла к огромной площади перед Курским вокзалом, я увидела жуткую картину. Была середина октября, но в Москве в тот год погода была зверски холодной, шел дождь вперемежку со снегом, асфальт на площади был покрыт глубокими грязными лужами, местами уже подмерзавшими, и в лужах на коленях стояли тысячи безмолвных людей, одетых в одинаковые серые робы, с опущенными головами. Была ночь, фонари на столбах вокруг площади не горели, но всё равно можно было различить, что люди замерзают, однако вынуждены подчиняться тем, кто их заставил стоять на коленях в этой ужасающей грязи, в этом зверском холоде.

      Я не обратила внимания на тех, кто охранял этих несчастных людей, но несомненно, что поставленных на колени людей было в сто раз больше, чем охранников. Меня всегда удивляла и удивляет рабская покорность толпы, особенно в тяжелые годы испытаний. Но тогда я подумала, что эта покорность неправильна. Если бы эти люди поднялись и бросились на тех, кто их согнал в это место, они бы в миг разметали своих поработителей.

      Я подошла к цепи солдат, окруживших весь вокзал и выстроившихся вдоль ступеней вокзала, и назвала фамилию моего брата. Вскоре он спустился по ступеням от входа, подошел ко мне, провел через цепь и проводил внутрь вокзала.

      А там была совсем другая картина. Ярко светили лампы на потолке, было тепло, внутри было много хорошо одетых людей, на женах начальников были дорогие меховые шубки, шляпки, лица у всех были довольные. Даже радостные. С разных сторон слышался легкий смех, видимо, рассказывали анекдоты. Все ждали, когда к перрону подадут поезд.

      Наконец, его подали. Публика без толкотни или паники направилась к выходам из зала, все знали номера их вагонов, были указаны места,