Эшенден. На китайской ширме (сборник). Уильям Сомерсет Моэм

только шампанское. А это все даже жажду не утоляет. Ну как, дружище, получше чувствуете себя?

      – Должен признаться, что да, – улыбнулся Эшенден.

      – Практика, вот все, чего вам недостает, немного практики.

      Он потянулся через стол и похлопал Эшендена по плечу.

      – Что это? – вскрикнул Эшенден, весь передернувшись. – Что за пятно у вас на манжете?

      Безволосый Мексиканец скосил глаза на край своего рукава.

      – Ах, это? Да ничего. Всего-навсего кровь. Несчастный случай, порезался немного.

      Эшенден молчал. Глаза его сами отыскали циферблат часов над входной дверью.

      – Беспокоитесь, как бы не опоздать на поезд? Еще один последний танец, и я вас провожу на вокзал.

      Мексиканец поднялся, со свойственной ему великолепной самоуверенностью подхватил ближайшую женщину и пустился танцевать. Эшенден хмуро водил за ним глазами. Конечно, он страшный, чудовищный человек, и эта его голая рожа в обрамлении белокурого парика – бр-р-р; но двигался он с бесподобной грацией, небольшие ступни мягко упирались в пол, точно кошачьи или тигриные лапы, и видно было, что свою бедную размалеванную даму он совсем закружил и околдовал. Музыка пронизала его с головы до ног, музыка жила в его крепких, загребущих руках и в длинных ногах, так странно шагающих прямо от бедра. Зловещее, кошмарное существо, но сейчас в нем было какое-то хищное изящество, даже своего рода красота – невозможно было, вопреки всему, им тайно не залюбоваться. Эшендену он напомнил каменные изваяния доацтекской эпохи, в которых грубый примитив сочетается с жизненной силой, в которых есть что-то страшное и жестокое и одновременно есть своя вдумчивая, осмысленная прелесть. Но все равно он бы с удовольствием предоставил Мексиканцу самому коротать остаток ночи в этом жалком притоне, если бы не деловой разговор, который еще надо было с ним провести. Предстоящее объяснение не сулило ничего приятного. Эшенден был уполномочен вручить Мануэлю Кармоне некоторую сумму в обмен на некие документы. Однако документов нет, и взяться им неоткуда, а больше Эшенден знать ничего не знал, дальнейшее его не касалось.

      Безволосый Мексиканец, вальсируя мимо, помахал ему рукой.

      – Буду с вами, как только кончится музыка. Расплатитесь пока, и я как раз появлюсь.

      Неплохо бы знать, что у него на уме. Эшенден даже отдаленно себе этого не представлял.

      Мексиканец, отирая надушенным платком пот со лба, подошел к столу.

      – Хорошо повеселились, генерал?

      – Я всегда веселюсь в свое удовольствие. Конечно, это все белая голь, но мне что за дело? Я люблю почувствовать тело женщины у себя в руках, и чтобы глаза у нее затуманились и губы приоткрылись, и чтобы она вся млела и таяла передо мной, как сливочное масло на солнце. Голь-то они голь, да все-таки женщины.

      Мексиканец и Эшенден вышли на улицу. Генерал предложил идти пешком – в это время ночи и в этом квартале такси поймать немыслимо. Небо было звездным – стояла по-настоящему летняя, тихая ночь. Безмолвие