Письма к тетушке. Максим Юрьевич Шелехов

да и не могла получить, по срокам. Сама же не утерпела вырвать двойной лист с середины тетрадки, оттого, что, скучаю безмерно и, хотя посредством письма, намереваюсь сблизиться мысленно, найти в вас, сердечная, по обыкновению, первую свою собеседницу и единственного конфидента.

      Я, ангел-тетушка, этим разом собиралась с вами пошептаться о Косте (продолжаю просить вас какое-то время имя это держать в отдалении от ушей и глаз впечатлительного Николая Антоновича), для вас же одной тема остается открытой и актуальной – дружба наша все крепнет и… (боже, неужели я отважусь самой себе признаться в этом?) – обещает перерасти во что-то большее.

      Елизавета Андреевна, моя добрая, вам, наверное, не терпится узнать, как мы с Костей познакомились? Все было очень необычно и, на мой вкус, замечательно, вот тем и замечательно, что необычно. Я вам опишу подробно.

      Вы знаете, милая, что я терпеть не могу завтракать спозаранку и привыкла пить кофе не раньше чем в половине одиннадцатого. Николай Антонович еще вечно шутит на этот счет, будто я аристократка. Здесь со мною всё то же, и на протяжении первых двух пар я только нагуливаю аппетит. Потом – как раз наступает время продолжительной перемены – я спускаюсь… ни в коем случае не в буфет, дабы не превратиться в беляш на ножках, а в фойе на первый этаж, к кондитерской лавке, где заказываю себе кофе и кекс. Вероятно, охотников пропахнуть жаренным у нас здесь не в преимуществе: буфет на переменках почти пуст, а все диваны и кресла в фойе постоянно заняты, остается искать пристанище толи у подоконников, толи на лестничных пролетах, там есть на каждом по два удобных выступа, один напротив другого, куда можно присаживаться. К подоконникам в понедельник, в мой первый учебный день, было не протолкнуться, оттого мне ничего не оставалось, как взбираться по ступенькам со своим завтраком. Уже на первом пролете один из выступов оказался свободным, на котором я благополучно устроилась; на другом выступе, напротив, сидел мальчик, с тетрадкой на коленях, что-то себе усердно и озабоченно туда записывал, с нешуточным вдохновением, явно не по предмету. «Что он там себе пишет, этот мальчик?» – подумала я, и так даже неприлично засмотрелась перед собой, за которым занятием вскоре была поймана. Однако чувство смущения во мне даже не успело произойти, до того удивительной мне показалась реакция мальчика. Он в свою очередь посмотрел на меня с таким лицом, будто я была его давняя и короткая знакомая, которую он никак не ожидал увидеть перед собой, как будто воскресшая из мертвых – без преувеличения. Я все ожидала, когда он опомнится или обознается и соорудила бровями вопрос. Тогда он, точно из какого транса электрическим разрядом выведенный, содрогнулся весь, заерзал на месте, забегал глазами, правда то и дело останавливая свой потерянный взгляд на мне, будто я таки была привидение перед ним, вот-вот должное испариться. Мне стало не по себе и я, с недоумением пожав плечами, ушла. Затем, уже после учебы, выходя из университета, я опять видела этого странного мальчика, он, не таясь, наблюдал за мной со стороны и, казалось, за тем только и стоял,