Грань. Александр Сороковик

>аган Петрович, высокий, статный усач задумчиво смотрел вдаль – туда, откуда с минуты на минуту могли появиться турки. На рассвете из села ушли молодые женщины с детьми. Ушла и Зорица, его совсем юная жена, носившая под сердцем их сына. Ушла, подчиняясь решению мужчин, пряча вскипавшие слёзы, не ропща, не возражая, гордо выпрямив стан. Настоящая жена черногорца! Драган гордился ею – теперь он был уверен, что воспитает она их сына, как положено. Совсем мало побыли они вместе, всего-то шесть месяцев! Что ж, такая судьба у их народа, и так Бог дал им свыше меры, целых полгода – почти вечность для черногорца.

      Их сын вырастет, станет таким же храбрым воином, как и его отец! Найдёт себе такую же сильную, верную жену, как его Зорица, родит сына, и… тоже погибнет в бою! Но придёт время и все гордые, благородные славяне поднимутся на священную борьбу, выкинут ненавистных захватчиков! Его потомки будут жить и растить детей на своей земле, в мире и благоденствии!

      А сейчас их жёны и дети ушли. Остались мужчины и вдовы – те, что успели вырастить своих детей – гордые и бесстрашные, как их погибшие мужья. Они вместе вступят сегодня в бой, будут биться с захватчиками до конца, за этот клочок родной земли. Если врагов будет мало и Бог не оставит их своей милостью, они отобьются, и под покровом ночи уйдут в горы. Если нет – полягут все на родной земле, напоив её своей кровью. Умрут, но в плен никто не сдастся. Пленных черногорцев не бывает…

      Краем глаза Драган заметил на тропе тихое движение. Турки? Он осторожно выглянул из укрытия. Да, так и есть, турки. Черногорец беззвучно перекатился пониже и подал условный сигнал, похожий на крик обитателя болот – баклана, только чуть-чуть изменённый, понятный только горцу. Услышал ответный крик Йована – я, мол, всё понял и приготовился.

      Подпустив турок поближе, Драган поджёг короткий фитиль. Взвыв приподнял огромный валун, который покатился вниз, прямо на турецкое войско. Раздался грохот, послышались вопли врагов. Драган стал стрелять, тщательно целясь. Турки, несмотря на потери, лезли вверх с фанатичным упорством. Он сбивал их одиночными выстрелами, рядом с ним также метко стреляли его товарищи. Но врагов было много, слишком много!

      Слева послышался взрыв, ещё один камень покатился вниз, давя врагов. Но Драгану казалось, что турок не становится меньше, а наоборот, их число увеличивается. Вдруг он услышал такой же крик баклана, какой ещё недавно сам посылал другу и понял, что враги зашли Йовану в тыл. Значит, помощи не будет. Выстрелы слева и справа от него становились всё реже, его братья гибли под пулями. Теперь осталось одно – умереть свободным, непокорённым, захватив с собой нескольких врагов. Он выпрямился, отбросив ружьё, для которого уже не было ни одного патрона. К нему медленно приближались турки, выставив перед собой кинжалы и пистолеты.

      Драган усмехнулся: хотите взять меня в плен? Не будет вовек такого! Он бросился вперёд так быстро, что турки успели выстрелить только один раз. Черногорец не заметил обжигающей вспышки, не почувствовал, как впиваются в его тело кривые кинжалы. Уже умирая, последним усилием железных мышц, он обхватил оторопевших врагов в охапку и покатился с ними к пропасти по острым камням, разрывающим его уже мёртвое тело, не выпуская отчаянно кричавших турок, разрываемых теми же камнями…

      2. Славяне-русские (великороссы и малороссы)

      Эта глава написана на основе

      реального события.

Автор.

      В небольшой горнице было жарко натоплено. Печка давно погасла, но жар продолжал волнами накатываться от белёной стены по всей комнате. Плотно занавешенные оконца не пропускали свет на улицу. Сегодня собрались самые верные. Они приходили по одному, огородами; прячась за невысоким заборчиком, быстро проскальзывали в двери, раздевались в сенях, проходили в комнату. Собаку Степан Игнатьев не держал, некому было выдать их лаем; но, с другой стороны, когда все зашли в дом и закрыли дверь, некому стало и предупредить их, если зайдёт во двор кто-то из чужих.

      Дальний конец комнаты отгородили занавесками, к которым прицепили с двух сторон иконы Спасителя и Богородицы. Там сейчас алтарь. В другом углу – накрытый стол: тарелки, чугунок с картошкой, бутылка самогона. Это маскировка. Если придёт кто-то чужой, они быстро уберут иконы, раздёрнут занавески, сядут за стол – вроде как праздник.

      Хотя и в самом деле, у них сегодня праздник: приехал тайный священник, отец Пётр. Время сейчас такое, церкви закрыты, священники арестованы, а то и убиты. В городе работает одна большая церковь, там служит гладко выбритый вертлявый попик, на исповеди интересуется только, не грешил ли против Богом данной Советской власти? Знает ли тех, кто грешил? Туда никто с их окраины не ходит. Кто вообще забыл дорогу в храм, кто и рад бы, да некуда.

      На Пасху, на Рождество, на Троицу по улицам ходит горластая комсомольская агитбригада, вваливается в дома, проверяет – не празднуют ли? Если найдут икону, обязательно поломают, сожгут, а хозяев выволокут на улицу, будут насмехаться, улюлюкать. А когда на их окраину завернёт спецотряд, радостно укажут на этот дом – вот здесь самая контра и живёт!

      Народ затаился. Иконы сами сожгли, или попрятали. В