Большие мальчики. Дмитрий Кудрец

театрально проговорил Андрей. – Пусть бедный прах мой тут же похоронят. Не тут, а дале, где-нибудь Там, у дверей, у самого порога, чтоб камня моего могли коснуться вы прикосновеньем нежным ноги или одежды.

      – А, может, ты помолчишь? – Татьяна нервничала.

      – Я замолчу, – продолжал Андрей. – Лишь не гоните прочь того, кому ваш вид всему отрада. Я не питаю дерзостных надежд, но видеть вас должен я, когда на жизнь я обречен.

      – Завтра в институте и увидимся, – Татьяна повернулась к окну.

      – А телефончик вы мне не дадите? – наседал Андрей.

      – Я телефонов не даю! – ответила Татьяна и подскочила навстречу, выходившей из комнаты девчонке. – Наконец-то. А то меня тут Пушкиным задолбали.

      – Чего они хотели? – спросила девчонка у Татьяны, застегивая на ходу сумку.

      – Телефончик просили.

      – И ты дала?

      – Вот еще! – вспыхнула Татьяна и вместе с подружкой начала спускать по лестнице.

      – Увы! – разочарованно произнес Андрей. – Горячие признания не растопили ее ледяное сердце.

      – Как она тебя отбрила! – восхищенно произнес Глеб.

      – Ну и что! – Андрей тряхнул головой. – Не такие крепости брали. И эту возьмем!

      – Зачем она тебе?

      – Из принципа.

      – Слушай, – спросил Глеб, когда они спускались по лестнице. – А ты откуда Пушкина знаешь?

      – А ты откуда знаешь, что это Пушкин? – ответил вопросом на вопрос Андрей.

      – Читал, – Глеб пожал плечами.

      – И я читал.

      Спустились вниз. Пожали друг другу руки.

      – Завтра на первую пару? – спросил Андрей, задержавшись у выхода.

      – Ага. Первым Петровича поставили. А его не пропустишь.

      – Ну, тогда до завтра, – Андрей вышел на улицу.

      Глеб постоял немного, подошел к вахте, посмотрел почту. Писем не было, и он поднялся к себе в комнату.

      ***

      Сидеть на занятиях было скучно. Тем более что и первой и второй парой поставили Петровича. Окунаясь в глубины науки, он что-то усердно объяснял сам себе. Никто его не слушал, все были сосредоточены на мысли, что после этой пары смогут пойти в столовую, а потом можно смыться с остальных лекций. Петровича не воспринимали серьезно. Увлеченный своей наукой, он сохранил детскую наивность и вместе с тем приобрел странную привычку к выполнению всяких указаний и правил. К отсутствующим он относился сносно, но по своей наивности или из ехидства не забывал сообщать об этом в деканат. Декан был суровым, несговорчивым человеком и каждый прогул был чреват непредсказуемыми последствиями. Опасаясь этих последствий, студенты неохотно высиживали на парах, слушая болтовню Петровича, поглядывая на часы в ожидании, когда это все закончится.

      – Петр Петрович, – не выдержал Андрей. – Отпустите нас, пожалуйста, в столовую.

      Андрей ходил у Петровича в любимчиках, и такая фраза из его уст была воспринята преподавателем довольно спокойно.

      – Что? – переспросил Петрович, отрываясь от своих формул.

      – Очень кушать хочется, – повторил Андрей.

      – А как же