Счастье на стенке. Марат Арстанович Арнис

мелодий. Это поразительно. Из одной композиции могло бы получиться четыре-пять самостоятельных. В то время как на нашей эстраде, наоборот, из одного мотива делают по пять песен. По всей видимости у Фредди и Мэя было слишком много мелодий, чтобы из каждой делать отдельную песню. Вот и приходилось запихивать их пачками в одну.

      К студии я подкатил часам к десяти. Внутри уже кипели страсти. Под руководством художников рабочие строили декорации. Это было похоже на муравейник. Десятки людей в бейсболках, с рациями и шуруповертами сновали туда и сюда. Стоял шум и крик. В центре событий уже свирепствовал режиссер. Он нервно двигался, курил, кричал, ругался, матерился. Я притаился за пределами освещенной площадки. Так чтобы меня не было заметно, а я видел все. Мимо меня прошли двое разнорабочих.

      – Что это за тип там разорался? – спрашивал один.

      – Да, – отмахнулся другой, – это режиссер Праздников.

      – Каких еще праздников? Если так, пусть праздники и снимает, если он режиссер праздников. Здесь-то он что забыл! Мы же серьезное кино готовим. Кстати, а каких он праздников режиссер? – вопросительно повернул в сторону режиссера свой взгляд рабочий.

      – Да нет, – рассмеялся второй, – это у него фамилия такая, Праздников. Известный скряга. От него все рабочие плачут. Ты что, с ним никогда не работал?

      – Да нет, – деловито ответил первый, – я недавно шоу-бизнесе.

      Когда я вышел на свет, Праздников немного успокоился. Вместе с художниками он подошел поздороваться. Они рассказали, что все идет по плану и что, по всей вероятности, уложатся в сроки. Я сходил наверх к «маленькому телевизионному боссу», чтобы отдать нужные бумаги, полученные от шефа. После чего решил заглянуть в редакцию, где когда-то трудился корреспондентом. Она находилась в этом же здании. Там я застал только редактора Веру и телережиссера Мишу. Они пили кофе.

      – Какие люди! – фальшиво улыбнулась Вера.

      – Здравствуй, – протянул руку Миша.

      Мы пожали друг другу руки. А с Верой, как сейчас модно, поцеловались, не касаясь щеками. У Миши была холодная, узкая, мягкая рука. Он никогда не сжимал её, когда здоровался.

      – Ты все так же даешь руку только подержать, Спилберг? – с искусственной улыбкой спросил я.

      – А ты все такой же зануда, – также искусственно улыбнулся он в ответ. – А что, надо жать до одурения?

      – Вовсе нет. Просто рукопожатие на то и рукопожатие, что нужно руку жать.

      – Ладно, ладно. Не нервничай. Лучше расскажи, как живешь?

      – Нервы здесь не причем. Ты же знаешь, я спокоен как дохлый лев. А живу отлично.