12 стульев. Золотой теленок. Коллекционное иллюстрированное издание. Илья Ильф

негодованием пискнул:

      – Сам ты дурак!

      – Что? – крикнул Остап, бросаясь обратно, но дверь была уже заперта, и только щелкнул замок.

      Остап наклонился к замочной скважине, приставил ко рту ладонь трубой и внятно сказал:

      – Почем опиум для народа?

      За дверью молчали.

      – Папаша, вы пошлый человек! – прокричал Остап.

      В эту же секунду из замочной скважины выскочил и заерзал карандаш, острием которого отец Федор пытался ужалить врага. Концессионер вовремя отпрянул и ухватился за карандаш. Враги, разделенные дверью, молча стали тянуть карандаш к себе. Победила молодость, и карандаш, упираясь, как заноза, медленно выполз из скважины. С этим трофеем Остап возвратился в свой номер. Компаньоны еще больше развеселились.

      – И враг бежит, бежит, бежит! – пропел Остап.

      На ребре карандаша он вырезал перочинным ножиком оскорбительное слово, выбежал в коридор и, опустив карандаш в замочную амбразуру, сейчас же вернулся.

      Друзья вытащили на свет зеленые корешки ордеров и принялись их тщательно изучать.

      – Ордер на гобелен «Пастушка», – сказал Ипполит Матвеевич мечтательно. – Я купил этот гобелен у петербургского антиквара.

      – К черту пастушку! – крикнул Остап, разрывая ордер в лапшу.

      – Стол круглый… Как видно, от гарнитура…

      – Дайте сюда столик. К чертовой матери столик!

      Остались два ордера: один – на десять стульев, выданный музею мебельного мастерства в Москве, другой – на один стул – т. Грицацуеву, в Старгороде, по улице Плеханова, 15.

      – Готовьте деньги, – сказал Остап, – возможно, в Москву придется ехать.

      – Но тут ведь тоже есть стул?

      – Один шанс против десяти. Чистая математика. Да и то, если гражданин Грицацуев не растапливал им буржуйку.

      – Не шутите так, не нужно.

      – Ничего, ничего, либер фатер Конрад Карлович Михельсон, найдем! Святое дело! Батистовые портянки будем носить, крем Марго кушать.

      – Мне почему-то кажется, – заметил Ипполит Матвеевич, – что ценности должны быть именно в этом стуле.

      – Ах! Вам кажется? Что вам еще кажется? Ничего? Ну, ладно. Будем работать по-марксистски. Предоставим небо птицам, а сами обратимся к стульям. Я измучен желанием поскорее увидеться с инвалидом империалистической войны, гражданином Грицацуевым, улица Плеханова, дом пятнадцать. Не отставайте, Конрад Карлович. План составим по дороге.

      Проходя мимо двери отца Федора, мстительный сын турецкого подданного пнул ее ногой. Из номера послышалось слабое рычание затравленного конкурента.

      – Как бы он за нами не пошел! – испугался Ипполит Матвеевич.

      – После сегодняшнего свидания министров на яхте никакое сближение невозможно. Он меня боится.

      Друзья вернулись только к вечеру. Ипполит Матвеевич был озабочен. Остап сиял. На нем были новые малиновые башмаки, к каблукам которых были привинчены круглые резиновые набойки, шахматные носки в зеленую и черную клетку, кремовая кепка и полушелковый шарф румынского оттенка.

      – Есть-то