Очевидец грядущего. Борис Евсеев

прут, давила на психику: «Чуете, черти полосатые, чем пахнет? Железом дрянь из вас буду выковыривать! Ишь что удумали, аспиды! Хотя вы не аспиды. Ты, Корнеюшка – Каин. Ты, Тишка – Авель. Тихий, а вредный. И главное: всю дорогу меж вас ругнёж с дракой! Как сухое дерьмо из мешка, кажен божий день всё это мне на голову сыплете. Край и погибель мне с вами!»

      С того самого октябрьского утра баба Доза, одна тянувшая сперва Корнеюшку, а потом ещё и сданного ей с рук на руки Тихона, в минуты нервических всплесков и стала звать их Каин и Авель. Имена как-то нечуемо, однако, намертво к ним приросли. Хотя за пределы дома и сада, оставленного в наследство прадедом, Иваном Горизонтовым – который сперва был зоотехником, затем священником, а в конце жизни взял да и подался конструировать самолёты на завод имени Бериева, ещё и сына за собой сманил, – имена эти не выходили.

      Тогда-то, сражённый новым именем, Тиша мысли бабы Дозы и Корнеюшки стал видеть и слышать. Баба Доза думала: «Удалюся от василисков этих в Лавру…» – и вырастал в её мыслях крылатый монастырь на горах, со звонарём в синем подряснике, взбирающимся по узенькой, уводящей в небо, лестнице. Звонарь, оборачиваясь, улыбался, баба Доза от счастья млела, приговаривая: «Удалюся – и точка!»

      Каин-Корнеюшка думал о другом: «Завтра в школьном сортире удавлю гада», – и тут же, вслед за нашатырно-говняным запахом школьной уборной, зримо рисовался мелькнувший в голове у Корнеюшки приятель его, Лапша, с верёвкой за пазухой…

      Авель убрал подушечки пальцев от глаз, глянул украдкой на брата. Каин продолжал думать про мужика и бабу, которые представлялись ему десятирублёвой и рублёвой монетами. Никелевый мужик и баба медная сели в поезд, уехали.

      Прихлынувший народ стал заполнять платформу. Люди проходили сквозь Тишу-Авеля, и в каждом из идущих высвечивалась одна главная чёрточка. Чёрточка обозначалась единственным главным словом. Люди словно растягивали внутри себя узенькие транспаранты с надписями: «подонок», «трудяга», «ожидающий», «психопат».

      Авель давно не заглядывал никому внутрь, занимался чужими рукописями, другими нужными и ненужными делами. Вздрогнув от любопытства, он выставился из-за колонны сильней, чем надо, чтобы увидеть, как открывшие своё нутро люди действуют на брата. Тут его Каин и заметил: ухмыльнулся, прибавил шагу.

      Он был всё такой же: весёлый, уверенный в себе, правда, теперь не размахивал, как раньше, двумя руками сразу – прижимал левую к верхам живота.

      Каин шёл и на ходу мелко поплёвывал: больно много металлической рези глотнул! Плюя и вспоминая древние годы, лыбился. Ещё б! Таким же сырым, октябрьским, но и ежу понятно, более тёплым утром, в родном Таганроге, на Рыбном рынке, припадая глазами по очереди к широким щелям летней женской раздевалки, где торговки по приказу сбрендившего с ума начальства обязаны были переодеваться в наспех сшитую рыночную униформу, услыхал он не женские визги-пизги, услыхал слова неожиданные. Слова эти кто-то вставший за спиной стал в него вколачивать, как гвозди. Причём по