Адмирал: Адмирал. Заморский вояж. Страна рухнувшего солнца. Михаил Михеев

немецкий тот знал.

      Откровенно говоря, в глубине души адмирал не слишком верил, что из визита советских инженеров все же родится какой-то результат. Однако, к его удивлению, буквально через неделю после их отъезда из СССР пришло положительное заключение. Добавить скорости, не устраивая глобальных переделок в машинном отделении, можно было, проведя относительно небольшие изменения носовой части корабля и оптимизировав форму винтов. В первом у немцев имелся неплохой опыт – как-никак и «Шарнхорст», и «Гнейзенау» переделкам носовой части уже подвергались. Сделать новые винты – и вовсе не проблема. Затратно, конечно, но в целом операция рутинная. И если к скорости «Лютцова», все еще стоящего в ремонте, удастся добавить обещанные Крыловым три узла, то это позволит безбоязненно включать корабль в состав ударной эскадры. Естественно, предложение было принято, но сделали это уже без участия Колесникова. Адмирала Лютьенса снова вызвали в Берлин, где он пробыл всего несколько часов, после чего срочно вылетел во Францию. Близилась не оставшаяся секретом для немецкой разведки операция «Катапульта», и от лучшего флотоводца Германии верховное командование требовало чуда.

      Винты самолета отчаянно рубили холодный воздух, но все равно самый большой серийный лайнер Германии продирался сквозь встречный ветер крайне медленно. Все же поршневые двигатели – это совсем не то, что турбины в различных модификациях, так хорошо прижившиеся на пассажирских самолетах в последующие десятилетия. Четыре истребителя прикрытия с трудом держали такую скорость, то и дело уходя вперед, делая круг и возвращаясь на свое место. Все же их проектировали под совсем другой полет, и вечное подстраивание под тихохода грозило им сваливанием в штопор. На аэродроме заинтересовавшемуся недовольными лицами асов Геринга адмиралу это объяснили в подробностях, да еще и с использованием весьма специфических выражений. Послушав, как выражаются пилоты, Колесников даже проникся к ним некоторым уважением – положительно, они тоже общались с разными людьми, и в части знания языков для выражения недовольства мало чем уступали морякам. Особенно умилил один, уже пожилой гауптман, сказавший несколько слов на исковерканном, но вполне понятном русском языке. Из пяти слов приличным было только одно, да и то – предлог.

      И все же кое-какие плюсы в такой неспешности полета имелись, во всяком случае, сейчас. Во-первых, благодаря хорошей видимости, можно было насладиться красотами окружающего пейзажа с высоты птичьего полета. Впрочем, Колесникову, никогда не причислявшему себя к когорте ценителей прекрасного, готовых умиляться над чем угодно, от неимоверно мрачных картин Рембрандта до эстетики расколотого унитаза, рассматривать пейзажи быстро надоело. Но имелось еще и во-вторых. Под гул моторов неплохо думалось, а малая скорость давала хороший запас времени для размышлений.

      По всему выходило, что из-за его вмешательства история начала меняться – пусть и локально, но весьма заметно.