Ангел обыкновенный. Таша Истомахина

будешь опрашивать каждого по полтора часа, то конторе твоя дотошность не понравиться. Принцип работы такой: зашла, спросила, ушла, тут же забыла.

      – Этого не будет! Я ведь узнаю у людей не о том, какой сорт туалетной бумаги им нравится, а о том, что вызывает у них печаль и тревогу. Вот уже почти пятнадцать лет с тех пор, как люди начали массово «испаряться», причем никто никогда не находит ни тел, ни следов. Почему, скажи мне, правительство не расследует исчезновения?

      – Ты сама сказала: ни следов, ни тел.

      Я вздохнула и подняла голову: собирался дождь. Облачность была сплошная, низкая, и оттого, что облакам было тесно, они слоились, набегали друг на друга, как складки сбившегося покрывала.

      После первого моего удачного контакта, Михаэль сменил тактику. Удостоверившись, что я в состоянии самостоятельно проникнуть в дома обывателей, он, наконец, начал мне помогать как напарник. Я по-прежнему, долбила носком ботинка по дверям, Михаэль же, используя преимущества своего внушительного роста и веса, делал проход в дома достаточным, чтобы я могла туда проскользнуть, потрясая жетоном. Благодаря такой слаженности, к концу дня мы опросили почти три десятка семей. Мой блокнот пестрел заметками, рюкзак на плечах потяжелел, а чувство голода вызывало легкую тошноту. Было решено искать еду и ночлег.

      Пока мы работали, дождь успел пролиться на ближайший городок. Стоило нам свернуть за ограду дома, и открылся прекрасный вид. Улочка резко спускалась под гору: влажный булыжник блестел от лучей солнца как хорошо обкатанная ледяная горка, у самого подножья которой вилась лента реки. На другом берегу, сразу за стеной кустарника начинался луг, а за ним темнохвойный лес. Небольшая гостиница с кафетерием на первом этаже нашлась на прибрежной улице.

      В кафе было тесно, и не только от посетителей, но и от множества маленьких столиков, рассчитанных всего на двух человек. Столешницы на железной ножке, заканчивающиеся тремя львиными головами, почти полностью занимали пузатые стеклянные банки: в одних дрожали желтые нарциссы, в других – огоньки свечей. Мы протиснулись к узкому и длинному двустворчатому окну, заняв столик у стены из неоштукатуренной кирпичной кладки. Я села на стул, потому что рядом к потолку тянулась толстая труба отопления, а Михаэлю досталась небольшая скамейка с деревянной спинкой. Пристроив рюкзак на полу, я поняла, что место выбрала неудачное: Михаэль сидел спиной к окну, и я не видела его лицо. Он не стал ничего заказывать, сославшись на то, что так поздно не ужинает.

      После тарелки макарон с сыром, я попросила принести мне шарик инжирного мороженого – кремово-желтого, с фиолетовыми прожилками.

      Михаэль неожиданно спросил:

      – Мне это кажется, или на тебя давит что-то личное? Воспринимаешь всё как-то воспаленно.

      Наверно он знал, что иногда человека достаточно покормить, чтобы вытянуть из него какой-нибудь секрет. После чудесного ужина даже катастрофы