РЕМЕМБА. 2018. Денис Викторович Блажиевич

му правилу.

      Никогда не тыкай Вселенной, ибо она тыкнет в ответ. Вселенским пальцем да прямо в глаз. До недавнего времени все оно так и складывалось. Не жизнь была, а цацка. И так все его Кости Ломова не выпуклых, но и не впалых, не кучерявых, но и не лысых, не 100, но уже 35 заслуженных лет-годочков. Пока не образовался в ломовской жизни брюхатый, краснолицый, потногривый альбинос Юха Йогуртсон из городка Лелуя на берегу Ботнического залива. Когда-то там жили викинги. Жрали мясо, пили эль. Бренчали мечами, тягали за вымя корову Европу. Теперь их нет. Их развратил канал Хистори. Законтрактовал уже на 5 сезон. Там больше мечей, мяса, баб и крови. И кровь-то клюквенная… В Лелуя остались надувные Юхи, афганские плюхи, польские шлюхи и самые большие в мире кожаные брюки. Каждый год их вешают вместо государственного флага на шпиль ратуши в день национального героя Рагнара Лодброка. В прошлом году брюки забыли снять, а никто и не заметил, настолько все хорошо. Впрочем, ничего особенного. Лелуя вполне себе такой типичный шведский городок образца 2018 года. Церкви пусты, мечети полны. Радостный такой упадок. Многообещающий и многосерийный. С трубами, барабанами и разноцветными флагами прямиком в Аль-Ислам. Короче, общий Салам и хороший такой осиновый мульти-культи в толерантную задницу. Понять, как Костя Ломов оказался во всей этой грусти грустной…

      Но так случилось и перепахало это происшествие Константина изрядно. Превратило из цинично-цепкого индивида крымнашенской эпохи в ходячую и плохую советскую книгу. Где зло – это зло, а добро – добро. И никаких постмодернистских тошнотиков. Люди любят, когда их любят, а не вбивают в каменный век пусть и ананасами для прекрасной дамы, а не каменными топорами. Однако, все по порядку. Из своего уральского Поросятинска ( не путать с городом в Ставропольском крае, поселком в республике Саха и звездой в галактике имени Академии Наук УзССР) Костя Ломов перебрался в Москву лет десять назад. В те благословенные времена все стоило 30. Доллар, пачка Винстона, бензин и совесть. С тех пор многое переменилось. и только совесть выстояла. Здесь так просто цену не собьешь, не взвинтишь. Настоящим и бесповоротным москвичом Костя стал быстро, не смотря на неостоличенные до конца атавизмы. В «Япоше» Костя использовал палочки, но в глубине души был уверен, что ложка она куда как забористей. Не смотря на общее московское презрение, иногда, Ломов продолжал умело комбинировать цветные носки и летние сандалии, что, несомненно, в каком-то смысле, было неосознанным, но вполне определенным вызовом тотальным комплексам свободного общества. Но то были искорки, тонкие следы угасающего пламени в тумане всеобщей трендятины и повальной недотебятины. Костя Ломов стал видным адептом Святой Пьятницы и всенощных бдений вокруг стероидных и стервоидных мышцезавров – жрецов фейс контроля. Заимел самокат-переросток и съёмную двушку в районе улицы Красных Зорь. Как выпускник факультета истории и культуры пошел по прямому предназначению. Сначала грузчиком на станции Перово, потом и вовсе менагером устроился. Жизнь засугробилась и угробилась так и не успев начаться. Ломов завел себе коллегу-друга Муськина, а на одном из корпоративов самого Ломова завела Лена Кобыльникова из отдела закупок. Молочные слоновьи ушки сладко трепетали между бордовым топиком и низкой джинсовой талией. В синих дымах и лучах страбоскопов Кобыльникова отплясывала под Монатика вокруг своей не хилой такой дамской сумки. Призывно белели круглые глаза на синем пухлом личике и Ломов не устоял. Оторвался от Муськина и осетинского самого лучшего Джека Дэниэлса. Выбил жеребячью дробь на паркетной елочке столовой ЦНИИ «Точмаш». Изгибаясь под Монатика параболическими дугами и геометрическими хордами, Ломов протолкался через пляшущую гусачка бухгалтерию и Марию Соломоновну Збышко бессменного секретаря-референта самого Фрунзика Ашотовича. Костя Ломов был резким парнем, а в тот вечер и вовсе очумел. Урезал феноменальный поросятинский кабзденс. Затараторил каблучками, руками и попой. Разлетелся в балетных шпагатах. Упал. Поднялся. Разбежался. Хотел оттолкнуться ногами от стены и грохнуться на пол в тройном тулупе. Грохнулся без тулупа. Поднялся. Шатался. В глазах троилась Кобыльникова. Ломов плотоядно облизывался. Больше ушек. Больше пятого размера. Любви больше. Конечно, больше. Теперь, после того как мозги были основательно отбиты. Костя Ломов сделал самый романтический и самый тупой шаг в своей жизни. Он признался в любви Лене Кобыльниковой. В мертвенно-синем дыму, в окружении пьяных фиалок из бухгалтерии, под чертовски ангельский голос Монатика Костя Ломов выдохнул наконец:

      – Ну чё?

      –Капчё ! – не осталась в долгу чаровница Лена Кобыльникова.

      Все. Раздался деревянный стук молоточка небесного судьи и пошел любовный срок. Любовная пятилетка в основном прошла неплохо. Сбалансированно. Плохое было, но и хорошее случалось. Хотели в Турцию, а съездили на Фабрику № 7 в Калужскую губернию. Хотел Костя старуху БМВ пятерку, а купил набор супер острых керамических ножей. Скопили первый взнос на квартиру, а Кобыльникова сделала аборт. Потому что только первый взнос! Ломов захотел ходить в фитнесс, а ходил вместе с Муськиным в рюмочную «Остап Иваныч». Разве что в карьерных делах Ломов оставался целеустремленным и постоянным. Как жил менагером последних дней, так и жил себе по воле волн. А вот Кобыльникова ого-го как рванула. Прорубилась