Избранное. Эдуард Асадов

она попыталась,

      Когда б захотела понять.

      Идя сквозь невзгоды и вьюги,

      Не встретил я преданных глаз.

      Случайные лгали подруги,

      Я сам ошибался не раз.

      Но думал я: вспыхнут зарницы.

      Я знал: надо верить и ждать.

      Не может так быть, чтоб жар-птицы

      Я в мире не смог отыскать!

      Когда же порой мне казалось,

      Что к цели приблизился я,

      Жар-птица, увы, превращалась

      В простого, как хвощ, воробья.

      Вспорхнув, воробьи улетали,

      И снова я верил и ждал.

      И все-таки вспыхнули дали!

      И все-таки мир засиял!

      И вот наконец золотые

      Я россыпи в сердце открыл.

      Наверное, в жизни впервые

      Я так горячо полюбил!

      Моя долгожданная, здравствуй!

      Ты чувств не найдешь горячей.

      Иди и в душе моей царствуй!

      Я весь тут – бери и владей!

      Жар-птица сверкнула глазами,

      И строго сказала она:

      – Любовь? Ее нет между нами.

      Хотите, мы будем друзьями,

      Мне верная дружба нужна.

      Что спорить, она откровенна,

      Но только я хмуро молчу.

      Ведь я же солгу непременно,

      Когда ей скажу, что хочу.

1950

      Вечер

      За раскрытыми окнами бродит весна,

      Звездный купол, мигая, над домом повис.

      На соседнюю крышу уселась луна

      И глядит в мою комнату, свесившись вниз.

      Не беда, если в городе нет соловьев, –

      Наверху у соседа запел патефон.

      Ветер дышит таким ароматом цветов,

      Словно только что был в парикмахерской он.

      Я сижу, отложив недописанный стих,

      Хитрый ветер в окно мою музу унес.

      Лишь большая овчарка – мой преданный пес –

      Делит вечер и скуку со мной на двоих.

      – Ты, Барон, не сердись, что дремать не даю.

      Мы остались вдвоем, так неси караул. –

      Положил мне на рукопись морду свою,

      Покосился на сахар и шумно вздохнул.

      – Был ты глупым, пузатым, забавным щенком,

      Свой автограф писал ручейком на коврах.

      Я кормил тебя фаршем, поил молоком

      И от кошки соседской спасал на руках.

      Стал ты рослым и статным, кинжалы – клыки.

      Грудь, как камень, такая не дрогнет в бою.

      А влюбившись в красивую морду твою,

      Много сучьих сердец позавянет с тоски.

      Мы хозяйку свою отпустили в кино,

      До дверей проводили, кивнули вослед

      И вернулись обратно. А, право, смешно:

      В третий раз «Хабанеру» заводит сосед!

      Я немного сегодня в печаль погружен,

      Хоть люблю я и шум, и веселье всегда.

      Одиночество – скверная штука, Барон,

      Но порой от него не уйдешь никуда.

      Новый год, торжество ль первомайского дня,

      Когда всюду столы и бокалов трезвон,

      Хоть и много на свете друзей у меня,

      Письма