Избранное. Эдуард Асадов

окончился, шумен и жарок,

      Вдоль бульвара прошла тишина…

      Словно детский упущенный шарик,

      В темном небе всплывает луна.

      Все распахнуто – двери, окошки,

      Где-то слышно бренчанье гитар.

      Желтый коврик швырнул на дорожку

      Ярко вспыхнувший круглый фонарь.

      И от этого света девчонка

      В ночь метнулась, пропав без следа,

      Только в воздухе нежно и звонко

      Все дрожало счастливое «да».

      Он идет, как хмельной, чуть шатаясь,

      Шар земной под ногами гудит.

      Так, как он, на весь мир улыбаясь,

      Лишь счастливый влюбленный глядит.

      Люди, граждане, сердцем поймите:

      Он теперь человек не простой –

      Он влюбленный, и вы извините

      Шаг его и поступок любой.

      На панелях его не сшибайте,

      Не грубите в трамваях ему,

      От обид его оберегайте,

      Не давайте толкнуть никому.

      Вы, шоферы, его пощадите,

      Штраф с него не бери, постовой!

      Люди, граждане, сердцем поймите:

      Он сейчас человек не простой!

1949

      Трудная роль

      В плетеной корзине живые цветы.

      Метель за морозным окном.

      Я нынче в гостях у актерской четы

      Сижу за накрытым столом.

      Хозяин радушен: он поднял бокал

      И весело смотрит на нас.

      Он горд, ведь сегодня он в тысячный раз

      В любимом спектакле сыграл.

      Ему шестьдесят. Он слегка грузноват,

      И сердце шалит иногда,

      Но, черт побери, шестьдесят не закат!

      И что для артиста года?

      Нет, сердце ему не плохое дано:

      Когда он на сцену вступает,

      Лишь вспыхнет от счастья иль гнева оно

      Пять сотен сердец замирает!

      А радость не радость: она не полна,

      Коль дома лишь гости вокруг,

      Но рядом сидит молодая жена –

      Его ученица и друг.

      О, как же все жесты ее нежны.

      Ее красота как приказ!

      Он отдал бы все за улыбку жены,

      За серые омуты глаз.

      Все отдал бы, кладом кичась своим, –

      Прекрасное кто же не любит!

      Хоть возрастом, может, как дым, седым,

      Брюзжаньем и чадом, всегда хмельным,

      Он вечно в ней что-то губит…

      Сегодня хозяин в ударе: он встал,

      Дождался, чтоб стих говорок,

      И, жестом свободным пригубив бокал,

      Стал звучно читать монолог.

      Минута… И вот он – разгневанный мавр!

      Платок в его черной ладони.

      Гремит его голос то гулом литавр,

      То в тяжких рыданиях тонет…

      В неистовом взгляде страдальца – гроза!

      Такого и камни не вынесут стона!

      Я вижу, как вниз опуская глаза,

      Бледнеет красивая Дездемона.

      Но, слыша супруга ревнивые речи,

      Зачем без вины побледнела жена?

      Зачем? Ведь в трагедии не было встречи!

      Зачем? Это