Переведи меня (сборник). Вера Филенко

потом на левую, так-то, только Бобби даже не пикнул, только всё на Лору смотрел – как знал, что в последний раз её видит. В общем, с тех пор так и повелось: Бобби с Трюкачом в паре работали – чисто, аккуратно, загляденье, так всё и было, пока не взяли их, ей-богу.

      – Кубякин, – устало сказал следователь, закрыв лицо руками. – Кончай ломать комедию, Кубякин. Боббишмобби, хачи-трюкачи, Копакабана, устроил тут мне «Подпольную империю». В последний раз по-человечески спрашиваю: расскажешь сам, как в поезде с Гороховым зампреда банка в покер обули? Или дальше будешь дурака валять? Сто пятьдесят девятая статья, Кубякин, клянусь.

      Кубякин ссутулился, шмыгнул носом, уставился на обгрызенные ногти и совсем другим голосом – монотонным, кислым, тусклым – заговорил:

      – Двадцать второго июля я, Кубякин Руслан, и мой однокурсник Горохов Борис по кличке «Бобби» сели в поезд номер шестьдесят один «Москва – Херсон». В купе мы познакомились с соседом, Купцовым Петром, и предложили ему сыграть в карты – сначала по маленькой.

      Следователь склонился над столом, победно блеснув лысиной, застучал по топким клавишам древней клавиатуры. В свете настольной лампы тяжело висел дым раздавленной сигареты, так и не доставшейся Кубякину – так и не доставшейся никому.

      Тёплый стан

      Арсений открыл глаза. Где-то в пучине постели равнодушно бренчал будильник. Арсений зажмурился, досчитал до десяти и аккуратно выскользнул из-под мягкой увесистой руки Ларисы. Немного постоял перед кроватью, с унылой нежностью глядя на спящую женщину, поправил скрутившийся на ней пододеяльник и пошёл на кухню. Завтракал он тихо, лишь деликатно позвякивая ложечкой в стакане с чаем, чтоб не потревожить тяжёлый, ватный сон жены. Будить её было не то чтобы жалко – жалко было тех редких минут, что Арсений мог провести наедине с собой, без душной заботы, которой Лариса кутала Арсения, словно дефицитным верблюжьим одеялом из красной шерсти, подаренным тёщей.