Поезд до станции Дно. Анатолий .Юрьевич Козлов

рано ложиться, настроение было маетное, на сердце неспокойно, а причины нет. Зажгли лампу, уложив младших, сидели с Устиньей, беседовали, обсуждали, вспоминали жизнь прошлую, посмеиваясь над собой – будто им уже пришла пора вспоминать прожитое, словно старикам. Ромка, как всегда, где-то хороводился со сверстниками – дело молодое. Устинья вдруг ни с того не с сего завела:

      – Боюсь я, Ром, как бы беды не было.

      – Что ты, прости Господи, – вздохнул Роман, – опять предчувствия?

      – А и не предчувствия… Вон старца святого ножом зарезали.

      – Да не зарезали, а пырнули только, – досадливо поправил Макаров. – Да и святой уж… Святые – это уж потом, как Господь даст. А про этого много чего говорят…

      – А то от зависти, – решительно возразила Устинья. От он как в столицу стал хож, к Царю нашу нужду донёс, так бесы и закрутились возле. И вот ещё немца этого австрийского убили…

      – Так не мы ж убили, а где-то там…

      – А я чую – неладно будет, покачала головой Устинья , – Чует сердце – лихие времена наступают. Как бы не конец света, а?

      – Ну вот, ты знаешь! – не выдержал Макаров и, подняв руку, чуть не хлопнул по столу.

      Ближе к полуночи – время для здешних мест позднее, скрипнула калитка.

      – Ромка идёт, – насторожилась Устинья.

      Макаров хитро улыбнулся:

      – Чего-то рано сегодня.

      Но уже через мгновение они поняли, что это не сын. Не слышно было привычной твёрдой поступи с гулким пристукиванием сапог. В сенцах раздались семенящие шажки, шелест юбки.

      – Кого это ещё несёт, на ночь глядя?

      Дверь скрипнув, отворилась. Устинья бросила взгляд на ребятишек – спят, не чуят.

      Осторожно ступая, вошла соседка Нюра, перекрестилась на образа. Лицо не то испуганное, не то удивлённое. Начала полушёпотом:

      – А я, смотрю, свет у вас, калитка не заперта – я и вошла. А то мне и поделиться не с кем, чего, говорю, делается-то…

      – Проходи, садись, – негромко пригласил Макаров. – Что там у тебя случилось?

      – Ой, батюшки, так вот квантиранта-то моего, немца, что пятого дня комнату у меня снял, как бишь его… этого… Франца-то заарестовали.

      – Чего ты городишь-то? – махнула рукой Устинья.

      – Вот те крест, – выпучила глаза Нюра, – леворверт нашли заряжаной, хвонарь – чтоб светить, письма какие-то. Шпиён говорят – вот как.

      Макаровы досадливо переглянулись. Они знали, что Нюра любит бегать и разносить разные небылицы. Сами несколько раз ловились на её россказни.

      – Ты говори толком, – сказал Макаров, – кто арестовал?

      – Известно хто! – Нюра подняла вверх палец. – Жамдарны!

      – Ну, а чего вдруг, нашкодил, что ли?

      – Ой, милые, – Нюра быстро перевела взгляд с Романа на Устинью, опять на Романа, – так ведь война, с ерманцем…

      3

      На твой призывный клич,

      Отчизна дорогая,

      Иду, как верный сын,

      Любовию горя…

      Коль нужно – жизнь отдам,

      тебя благословляя,

      За