Из записок господина N. Глеб Карпинский

Он же парил в облаках ее мечтаний, как Аполлон, сверкая мускулами, в красивом танце двигая совершенным телом. На ее глазах выступили слезы, что придало ее лицу еще большую выразительность.

      Она, едва заметно, раскачивалась из стороны в сторону, словно решалась броситься в пропасть. В этом губительном прыжке она мечтала коснуться своего идола, почувствовать его запах и власть над собой. Я видел, как она прикусила до боли губу. Тем временем, танцор полностью обнажился, прикрыв свое естество красной розой. Ему удалось зародить желание у многих посетительниц, но больше всего его магией была околдована эта девушка. Она обнимала свое изящное тело руками, дрожа от возбуждения, и аромат этих нежных лепестков дурманил ее несозревшую душу. Я понял по ее дрожащим губам, что она молит бога, чтобы стриптизёр среди десятка восторженных зрительниц не прошел мимо и выбрал именно ее.

      Я вижу, как он проходит мимо, словно не замечая ее. Ей страшно, что выберут другую. Она дрожит. Губы шепчут заклинания. Сейчас волна накроет ее. Ее напряженные пальцы на бляшке ремня. Они тянут вниз, джинсы почти слетают с ее худых бедер, обнажая сережку в пупке и бритый лобок. Я смотрю на ее бедного парня. Он стоит поодаль бледнее тучи, держит украшенный фруктами коктейль, который она только что отвергла. Сейчас она поглощена другим. Демон-искуситель берет ее за руку и выводит в центр танцпола. Поддаваясь инстинкту, она поворачивается к танцору спиной, прогибается, готовая отдаться ему. Он беспощадно дразнит ее, просовывает розу под ее блузку, касается лепестками ее твердых сосков. Все аплодируют. Она плачет от счастья… Я тоже.

      Вера обижена и встает из-за стола, просит счет. Думает, что она старая и безобразная, что время ее давно прошло. Ее раздражает молодежь, этот беззаботный смех. Она хочет ехать домой. Говорит, что накажет меня за всю боль, что причинили ей мужчины в ее жизни. Когда я сопротивляюсь, она так впивается пальцами в мою руку, что мне становится больно. Я прошу ее сделать мне еще больнее, и она бьет меня наотмашь по щеке. Мне не хочется никуда ехать. Я не плюшевый медвежонок. Но все-таки мы выходим на улицу.

      – Тебе надо вызвать такси! – беспокоюсь я, глядя, как она еле-еле стоит на ногах.

      Меня мутит от ее рваных чулков за 990 долларов. Эти толстые ляжки убивают во мне гуманизм. Неудивительно, что меня тошнит на капот ее машины. Вера садится за руль, но я не отпускаю ее.

      – Вылезай, с… ка. Ты можешь убиться!

      Она послушно выходит и бросает мне связку ключей. Мне нравится, что я назвал ее «с..кой». Мы трогаемся.

      КАК Я ЛЮБИЛ ЖИЗНЬ

      Звучал Рамштайн. Ночной МКАД напоминал Млечный путь. Наматывая круги на бешеной скорости, я обгонял ползущих «шумахеров» и улыбался той странной улыбкой, которая появляется на устах внезапно в минуты просветления. Глаза слипались от усталости и совершенно дикого опьянения. Наш «Мерседес» бросало в стороны, когда я на секунду отключался. Сердце сжималось, и приятная волна адреналина обжигала душу. Я любил