ДИАЛОГИ О БОРИСЕ ГОДУНОВЕ. Историческая литература. Ада Тагильцева

открытости, он всегда общается на короткой дистанции и мне надоедает каждый раз поить его чаем, до которого он охоч. При этом он всегда требует варенья и сжирает все сладости, которые есть на столе. Мне неудобно отказывать ему и поэтому приходится терпеть его навязчивость, тем более, что поссориться с ним трудно, поскольку он старается избегать отрицательных эмоций во взаимоотношениях с близкими ему людьми и не обращает внимания на такие мелочи, как выражение моего недовольства.

      У него есть комната в коммуналке, доставшаяся от тёти, но он продолжает жить с матерью, не столько из-за удобства, сколько из чувства долга. Я всегда побаивалась Эдиту Павловну за её внешнюю суровость, и потому, что мне казалось, что она должна ко мне относиться негативно из-за ревности к сыну. Постоянно общаясь с Кирюшей, я звонила ему. Его часто не оказывалось дома и так уж получалось, что приходилось говорить с его мамой. Постепенно мы стали много разговаривать по телефону на всевозможные темы, в том числе, обсуждали проблемы, связанные с Кирюшей. В сущности, эта не очень здоровая старая женщина – ей уже исполнилось восемьдесят – была очень одинока, и я подозреваю, что наши разговоры были для неё возможностью осторожно пожаловаться на сына. Кирюше не свойственно выражение эмоций, и, хотя была очевидна его забота о матери, он никогда не говорил ей о своей любви. Эдите Павловне казалось, что она сыну в тягость. Впрочем, она была не очень далека от истины. Я судила об этом по его неохотным возвращениям домой по вечерам. С другой стороны, при общительности Кирюши, можно предположить, что ему просто не хватало времени, чтобы встретиться со всеми и обсудить всё, что было необходимо. Такой уж он человек. Мы почти не говорили с ним о личном, хотя были в курсе основных жизненных событий. Он с удовольствием рассказывал о своих друзьях, с которыми я была шапочно знакома, комментировал высказывания или поведение известных людей.

      Как правило, если он приходил ко мне после моего очередного телефонного разговора с Эдитой Павловной, я начинала с выволочки, долго и нудно выговаривая ему, прося быть к ней повнимательнее. Как ни странно, он никогда не огрызался по этому поводу, обещая сделать то, что я просила.

      Все мои собаки, а за время нашей дружбы у меня их было семь, очень любили его, хотя он никогда с ними не сюсюкал. Особенно – боксёр Джерри. Тот при встрече от радости просто писался.

      – Брысь, мерзкая собака, – отпихивал он пса. Пёс и не думал обижаться.

      – Привет! Вчера разговаривала с Эдитой Павловной по телефону, – сказала я, открывая дверь.

      – Ну и? – спросил он, раздеваясь.

      – Она была в вашем гараже и обнаружила, что машина ржавеет из-за протекающей крыши.

      – Знаю. Займусь как-нибудь.

      – А починить крышу слабо? Ты, кажется, хотел продать свою машину? Она ведь дешевеет с каждым годом.

      – Да она и так уже ничего не стоит, – хмыкнул он в ответ.

      – Успокоил бы мать. Ещё не хватает ей дёргаться из-за всякой ерунды в её – то годы. И вообще,