.

для прокорма одного человека в год. По нашему, где-то 150 – 160 кг, то есть – по полкило в день. Переведем на деньги – пятьдесят рублей за очень хороший рис. Полторы тысячи в месяц. Вот японцы… А я? Я тысячи три за комнатку отдаю. Столько же проедаю. Так с моих девяти ещё вон сколько остается. Тебя запросто могу прокормить». И Баргуза не кривил душой. Сколько я его знаю, он никогда ни в чём не нуждался. Ел ли он что-то кроме хлеба, овсянки да каких-то трав, собранных им прямо под окнами своей комнатушки или выращенных на подоконнике в небольшом железном ящике – одному Богу известно. Но вот конфеты для детишек покупал исправно, хотя сам их не ел. «Зубы уже не те. Пускай молодежь порадуется». Вот денег ему и хватало.

      А комнатка его была похожа на монашескую келью: где-то два с половиной на четыре метра с единственным, никогда не знавшим штор окном, обклеенная вместо обоев старыми газетами. Тут были и «Правда», и «Известия», и «Советский спорт», все середины ХХ века, пожелтевшие, но ровненькие, затейливо перекрывающие и дополняющие друг друга. Из мебели – только раскладушка, хранящая старый солдатский матрац, такую же старую подушку и местами протертое шерстяное в клеточку одеяло, на древнем письменном столе с тумбой стояли маленькая электроплитка, сковородка, алюминиевая кастрюлька, алюминиевый же чайник, пара тарелок и кружек. В углу одиноко приютились единственный стул со спинкой и ведро, из которого торчала закутанная в тряпку швабра. И это всё. Никаких шкафов, комодов, полочек. Остальное пространство вдоль стен занимали стопки книг. Огромное множество аккуратно сложенных, ухоженных и явно не раз перечитанных экземпляров, излагающих человеческую мудрость и гений.

      Вот из этого многообразия и выудил тогда Баргуза безошибочно именно те тома графа Толстого, которые содержали интересующие меня произведения и сказал: «На вот, читай. Только не особенно сердцем во всё это вдавайся. Подумай хорошенько. Здесь Толстой особый, новый путь в жизни открывает. Сможешь ли его принять? Большинство не может. У каждого ведь своя дорога. И лишь собственный опыт приведет к истине. Если не будет опыта, то ни поучения богословов, ни записки Льва Толстого, Конфуция, Лао Цзы и других мудрейших правды тебе не откроют». «Где же взять этот опыт?» – вопросил я. «А ты вырасти дерево», – отвечал он, улыбаясь.